– Только бы бедный Оливер полегче перенёс это, – сказал Пенни.
– Пусть радуется, что ему не перебили его красивый нос, – сказала матушка Хутто.
Джоди ел, мучительно прокладывая себе путь к блюду с имбирными пряниками. Но боль так мучила его, что не было никакой возможности наесться хорошенько. Он посмотрел на блюдо.
– Я оставлю это для тебя, – сказала матушка Хутто.
– Вот жизнь-то пошла: женщина читает твои мысли и угождает тебе, – сказал Пенни.
– Уж это так.
Джоди откинулся на подушку. Насилие нарушило тишину и покой, разнесло мир на куски, а затем всё опять стало тихо.
– Мне надо двигаться, – сказал Пенни. – Ора будет рвать и метать.
Он остановился в дверях. Вид у него был чуть понурый. Он казался одиноким.
– Я пойду с тобой, – сказал Джоди.
Лицо Пенни просияло.
– Ну, сын… – В его голосе слышалось нетерпение. – Ты наверное сможешь? Послушай, что я тебе скажу. Мы возьмём у Бойлса его старую кобылу, ту самую, что умеет возвращаться домой одна. Мы доедем на ней до дому, а там отпустим.
– Если он пойдёт с вами, Ора не будет так беспокоиться за него, – сказала матушка Хутто. – Я знаю это по себе: не так страшно то, что случается с Оливером у меня на глазах, как то, чего я не вижу.
Джоди осторожно оторвал своё тело от постели. У него кружилась голова, и в ней было такое ощущение, будто она огромная и тяжёлая. Его так и тянуло снова опуститься на гладкие простыни.
– Джоди настоящий мужчина, можете мне поверить, – сказал Пенни.
Джоди выпрямился и шагнул к дверям.
– Можно мне проститься с Оливером?
– Ну конечно, только не показывай виду, как страшно он выглядит. Он очень высокого о себе мнения.
Он вошёл в комнату к Оливеру. Глаза Оливера опухли и заплыли, словно он угодил в осиное гнездо. Одна щека была багрово-красная. На голове была белая повязка. Губы вздулись. Красавец моряк был повержен в прах, и всё из-за какой-то Твинк Уэдерби.
– Прощай, Оливер, – сказал Джоди.
Оливер не отвечал. Джоди смягчился.
– Поди сюда, – сказал Оливер.
Джоди подошёл вплотную к постели.
– Ты сделаешь для меня одну вещь? Поди и скажи Твинк Уэдерби, что я увижусь с ней в старой роще во вторник, в сумерки.
Джоди застыл на месте.
– Не пойду! – вырвалось у него. – Я ненавижу её, эту желтоволосую вертихвостку.
– Хорошо. Тогда я пошлю Изи.
Джоди стоял, вороша ногой коврик.
– Я думал, ты мне друг, – сказал Оливер.
Дружба-то, она тоже может быть в тягость, подумалось Джоди. Но тут он вспомнил про охотничий нож и преисполнился чувства благодарности – и стыда.
– Ладно. Я не хочу, но я скажу ей.
Оливер рассмеялся. Он и умирая будет смеяться, подумал Джоди.
– Прощай, Оливер.
– Прощай, Джоди.
Он вышел из комнаты. Матушка Хутто ждала его.
– Что-то невесело у нас нынче получилось, правда, бабушка? – сказал он. – Драка Оливера, и всё это.
– Не забывай о вежливости, сын, – сказал Пенни.
– Говорить правду – всегда вежливо, – сказала матушка Хутто. – Когда два сердитых медведя пускаются в ухаживанье – жди беды. Хорошо бы ещё, это был конец, а не начало…
– Вы знаете, куда послать за мной, – сказал Пенни.
Они прошли по дорожке через сад. Джоди оглянулся через плечо. Матушка Хутто махала им рукой.
Пенни зашёл в лавку Бойлса за припасами и четвертью оленьей туши, которую оставил для себя. Бойлс согласился одолжить кобылу, если Пенни, отпуская её домой, вместо платы привяжет к седлу кусок оленьей шкуры для шнурков. Припасы – мука, кофе, порох со свинцом и гильзы для нового ружья – были уложены в мешок. Бойлс привёл со скотного двора кобылу с одеялом вместо седла.
– Не отпускайте её до утра, – сказал он. – Она убежит от волка, но мне бы не хотелось, чтобы на неё прыгнула пантера.
Пенни отвернулся грузить мешки. Джоди подошёл поближе к лавочнику. Ему не хотелось, чтобы отец узнал секрет Оливера.
– Мне надо видеть Твинк Уэдерби, – шёпотом сказал он. – Где она живёт?
– Что тебе от неё надо?
– Мне надо кое-что сказать ей.
– У многих из нас нашлось бы, что сказать ей. Тебе придётся подождать. Молодая леди упрятала под платок свои золотистые кудри и без шума села на грузовой пароход, идущий в Санфорд.
Джоди испытал такое огромное удовлетворение, словно сам прогнал её. Он попросил листок бумаги и толстый карандаш и написал печатными буквами записку Оливеру. Это была трудная работа, ибо всё его образование ограничивалось уроками отца, дополненными лишь одной краткой зимой обучения у бродячего школьного учителя. Он написал:
«Дорогой Оливер. Твоя Твинк уехала вверх по рике. я рад. твой друк джоди».
Он перечёл записку и решил быть чуточку подобрее. Он зачеркнул «я рад» и вписал взамен «мне жалко». Он чувствовал себя страшно добродетельным. Прежнее горячее чувство к Оливеру отчасти вернулось к нему. Пожалуй, он ещё сможет слушать его рассказы.
При обратной переправе на пароме он не отрывал глаз от стремительного течения. Мысли бурлили в нем, словно вода в реке. Оливер ни разу не подводил его прежде. В конце концов, Форрестеры оказались негодяями, мать была права. Он чувствовал себя обманутым. Но уж Сенокрыл-то, конечно, останется прежним. Кроткий дух, заключенный в этом исковерканном теле, останется в стороне от ссоры, точно так же, как и он сам. Ну, а отец, разумеется, пребудет неизменным, как сама Земля.
Перепела вили гнезда. Их словно выводимого на флейте стайного зова уже некоторое время не было слышно. Стаи делились на парочки. Самцы издавали брачный зов, ясный, мелодичный, настойчивый.
Однажды в середине июня Джоди увидал самца и самочку: они семенили из-под виноградного куста с поспешностью пары, которой в недолгом времени предстоит стать родителями. Он был достаточно благоразумен, чтобы не побежать за ними, но всё-таки тихонько осмотрел куст и нашёл гнездо. В нём лежало двадцать кремовой окраски яиц. Он остерёгся трогать их из опасения, что перепела могут оставить гнездо, как поступают в таких случаях цесарки.
Неделю спустя он пришёл к кусту посмотреть завязь. Виноградины были словно мельчайшие шарики дроби, крепкие и зелёные. Он приподнял лозу, представляя себе матовые золотистые ягоды позднего лета, и в то же мгновение заметил какое-то движение под ногами – будто взорвалась трава. Перепела вывели потомство. Молодые птенцы, каждый не больше кончика его большого пальца, разлетались врассыпную, словно подхваченные ветром листья. Мать тревожно кричала, то бросаясь вслед за потомством, чтобы защитить его, то делая выпады в сторону Джоди. Он стоял не шевелясь, как учил его отец. Перепелка собрала вокруг себя птенцов и повела их через высокую траву. Джоди побежал разыскивать отца. Пенни обрабатывал полевой горох.
