Дядя Максим
Ему шел седьмой десяток, но был он такой бодрый, энергичный, что все просто диву давались.
— Ты, Максим Иваныч, ровно как вьюнош, — говорили ему мужики. — За тобой ни в каком деле не угонишься.
Его никто и не называл дедушкой. Даже ребятишки и те звали дядей Максимом. Да и как назовешь дедушкой, когда у него ни одной сединки в голове, а зубы — точно сахар, белые, и все целехоньки.
А когда дядя Максим был помоложе, то успевал летним днем сходить в Сызрань и вернуться домой. Туда и обратно — сто двадцать верст, а ему хоть бы что! Ходок был — что конь лихой. И силу имел большую. Рассказывали, будто вывозил он в гору телегу с пшеницей в тридцать пудов.
Веселый, разговорчивый, добрый старик. Дружба у нас с ним была большая. Это он Яшку научил глушить рыбу на озерах по тонкому осеннему льду, плести из прутьев корзины, ловить зимой петлями зайцев. Сам он был отменным рыболовом и охотником. Рыбачил во все времена года. И больше всего любил ловить рыбу на удочку. Зимой ходил на волков, лис, зайцев, ставил капканы. Ружья никогда не брал в руки.
Осенью, после листопада, хороша охота с собаками на зайцев. У дяди Максима было три отличных борзых — Лыска, Стрелка и Беркут. Они никогда не упускали косого бегуна.
Однажды мы попросили его взять нас с собой на охоту с собаками.
— Ну что ж, пойдемте, — немного подумав, сказал он. — Кого другого ни за что бы не взял — канители не оберешься: то устал, скажет, то ноги натер. А вы молодцы. Утречком завтра отправимся. Приходите.
Дружбу нашу давно все заметили. И, бывало, как только мы куда-нибудь пойдем вместе, мужики, здороваясь с дядей Максимом, всегда подшучивали:
— С товарищами пошел, Максим Иваныч?..
Дядя Максим добродушно улыбался:
— А то как же! Мне ведь только двенадцать годков… с полсотней.
Дядя Максим всегда и во всем любил точность и аккуратность. Мы с Яшкой пришли к его двору рано утром. Нас встретили три высокие поджарые собаки с длинными, узкими мордами. Они ласково увивались около наших ног. Немного спустя из калитки вышел дядя Максим. Взглянув на небо и поправив за плечами котомку, он сказал:
— Как бы дождя, ребятишки, не было.
— Не размокнем, — с задором проговорил Яшка.
— Размокнуть не размокнем, а в дождик охота плохая, — разглаживая черную бороду, заметил старик.
— Ну вот, дядя Максим! Значит, не пойдем сегодня? — сказал я.
Старик покачал головой:
— Не-ет, брат, раз собрались, то пойдем. — И, свистнув, поманил собак: — За мной!..
До Большой дубравы насчитывалось более четырех верст, но за разговорами мы и не заметили, как прошли этот путь. Слева рос невысокий осинник, сбегая по косогору вниз, к лугам, где виднелись тихие озера, обрамленные густым тальником; справа зеленели озими. Дядя Максим прикрикнул на собак, забегавших вперед нас, потом сказал, причмокнув губами:
— К осени всякая дичь жирком покрывается. И заяц тоже. Жареный он вку-усный!.. Знал я одного чуваша — Иван Иванычем его звали. Беда как любил зайцев! Если бы, говорит, я был богатым, то всегда бы ел зайчика.
Подошли к осиннику. Дядя Максим огляделся, снял шапку, вытер рукавом вспотевший лоб.
— Ну, ребятушки, за дело. Мы с тобой, Яшуня, пойдем в осинник, а ты, Васярка, с Беркутом ступай к концу рощи и стой на опушке. Как только вспугнутый заяц выбежит из леска, Беркут тут же его и встретит, не даст ему уйти.
Я стоял на том месте, на которое мне указал дядя Максим. По телу пробегала нервная дрожь. Беркут беспокойно водил по сторонам узкой мордой и готов был в любую секунду броситься за добычей.
Вдруг послышался голос дяди Максима:
— Лыска, у-лю-лю!..
Я понял, что старик вспугнул зайца и своим улюлюканьем подзадоривает Лыску. Потом послышалось какое-то досадное взвизгивание собаки. Такое взвизгивание обычно бывает в тех случаях, когда заяц обманывает настигающую его собаку, неожиданно делая двух- или трехаршинный прыжок в сторону.
Беркут забеспокоился еще больше. Потом мгновенно рванулся в сторону. И не успел я глазом моргнуть, как он уже настигал русака, выскочившего неподалеку от меня. Я растерялся и не знал, что делать: стоять ли на месте или бежать в ту сторону, куда бросился Беркут. Пока я раздумывал, Беркут уже гнал зайца на меня. От радости я замахал руками и, подражая старику, громко закричал:
— У-лю-лю!..
Беркут усилил бег, еще больше вытянулся, ниже пригнул голову и в нескольких шагах от меня настиг зайца, схватил его «за шиворот», как говорил дядя Максим, и, придерживая его лапами, лег, устало дыша. Я побежал к нему. Из осинника вышел дядя Максим, неся на плече еще одного зайца.
— А-а, и у вас с Беркутом тоже добыча! — усмехнулся он. — Я так и знал…
Вынув из кармана перочинный ножик, дядя Максим взял из лап Беркута зайца, прирезал его, выпустил кровь и сказал, глядя на меня:
— Собака, она, брат, умное животное. Поймает зайца — душить не станет, живым отдаст хозяину.
Послышался Яшкин голос:
— Дядя Максим, иди скорее сю-да-а!..
— Значит, Стрелка тоже с добычей, — сказал старик и пошел к Яшке.
— А мне тут оставаться? — спросил я старика.
— Покуда оставайся здесь.
Немного спустя стал накрапывать дождь. И все сильнее и сильнее. Ко мне на опушку вышли дядя Максим и Яшка. Они несли двух зайцев.
— Ну, вот и мы, — подойдя, сказал дядя Максим. — Хорошо, что до дождя успели четырех поймать… Теперь, ребятки, пойдем вниз, в луга. Отдохнем, а тем временем и дождик, глядишь, перестанет. Домой легче будет идти.
Мы расположились под стогом сена, около озера. Дядя Максим не торопясь вынимал из котомки хлеб, варенную в мундире картошку, соленые огурцы, а мы с Яшкой уже ели ржаные лепешки, взятые из дому. Дядя Максим дал нам по картофелине и по огурцу.
— Ну вот, сейчас мы с медком поедим, — сказал он. — Когда проголодаешься, все кажется сладким да вкусным.
…Поели, отдохнули, а дождь не унимался. Дядя Максим, разгладив бороду, сказал:
— Как бы нам, дружки мои, ночевать здесь не пришлось.
Мы с Яшкой тревожно переглянулись.
— Нет, дядя Максим, ночевать нам нельзя, — проговорил Яшка. — Дома побьют за это… Как-нибудь дойдем.
— Да ведь я пошутил, — улыбнулся дядя Максим. — Вот подождем еще немного и пойдем.
Старик помолчал, потом, усевшись поудобнее под стогом, глубоко и шумно вздохнул.
— Смотрю я на вас, ребятишки, и думаю: может, доживете вы когда-нибудь до хорошей жизни. А я вот весь век свой прожил без радости. И сила была, и работал как лошадь, а умирать в лаптях придется. Ежели доживете, помяните дядю Максима добрым словом да не забудьте…
