и тянулась первая веревка. Рядом с ближайшим к мальчику концом сети был привязан за лапку короткой веревкой к вбитому в землю тонкому колышку голубь; к другой лапке также была привязана бечевка, которую мальчик также держал в руке за конец. Третий элемент ловушки был очень любопытным: ручной ворон, к ноге которого был привязан пук голубиных перьев. К другой ноге была привязана 200-метровая веревка, которая также тянулась к укрывшемуся в яме Мохаммеду. Усевшись на корточки возле Мубарака в яме, скрытой за кустами тамариска, я наблюдал в бинокль, как устройство сработает. Сначала был отпущен ворон — высоко взлетев, он делал круг за кругом, а перья голубя свисали у него с ноги. Далеко-далеко, за много миль, сокол заметил черную птицу, явно несущую в когтях голубя, и летел, словно бандит с большой дороги, чтобы отнять у ворона его обед. Как только ворон узрел преследователя, тотчас же приземлился — и Мохаммед втащил его в безопасное место, потянув за веревку № 1. Затем юноша потащил за веревку № 2, чтобы голубь подал признаки жизни, обратив на себя внимание хищника. Сокол тут же метнулся на добычу и только было приступил к расправе, как дернулась веревка № 3, сеть упала и накрыла птицу. Тут же подскочил Мубарак и схватил сокола, прижав его крылья вплотную к телу. Мохаммед выбрался из укрытия и взял птицу из отцовских рук; Мубарак достал иголку и нитку из кошелька, который носил под своей «диш-даша». Он продернул нитку в иголку, пропустил ее сперва через нижнее правое веко сокола, затем обмотал вокруг головы, а потом пропустил через левое нижнее веко и осторожно потянул за нить, так, что оба глаза птицы закрылись. После этого он завязал нить в узел, откусил ненужный кусок и надел птице на голову мягкую кожаную бурку — колпачок — и завязал зубами кожаные шнурки.
— Вот это да! — крикнул он мне, подняв птицу. — Настоящий хурр, клянусь, стоит тридцать тысяч дирхамов [17]!
С такими бедуинами, как ставшие мне друзьями Ибрагим, Мубарак и Мохаммед, приятно посидеть рядом, послушать их рассказы о верблюдах — они помнят их клички и имена владельцев, хотя бы речь шла о событиях тридцатилетней давности; посмеяться над их скабрезными шутками про женщин и маленьких мальчиков; понаблюдать, как они водят верблюжьей палкой по песку, словно указкой по карте, подробно показывают племенные и семейные территории, колодцы и дюны; повествуют о песчаных бурях, злых сухих ветрах и доброй звезде Сухаил — предвестнице прохладной погоды.
Но не с этими людьми выпало работать мне и моим ассистентам. Бедуины, осевшие в городе, — это прежде всего мириады шейхов первого, второго и третьего разрядов, но непременно с многочисленной свитой наисовременнейших визирей, доверенных слуг, мажордомов, приживальщиков, прихлебателей, придворных, валетов и шпионов — вот та публика, в среде которой протекала наша повседневная жизнь в Эмиратах. Обхождение с нею требовало куда большей изворотливости, нежели лечение гепардов, газелей и ориксов в зоопарках и частных коллекциях: в Эмиратах куда ценнее дар Макиавелли, нежели доктора Дулиттла.
Когда очередной ассистент в первый раз отправлялся в Аравию, я неизменно напутствовал его советом: «Перечти от корки до корки и перевари труд Макиавелли „Государь“ [18]. Выучи в достаточной степени южноаравийский язык — тут хитрость не в том, чтобы блестяще понимать любого бедуина, говорящего на любом диалекте, но в том, чтобы не дать им сообразить, сколько доступно твоему пониманию из их разговора, когда ты рядом. Никогда не теряй самообладания, а пуще того — лица. Знай, что даже в самом глубоком уголке пустыни в яркий полдень кто-то непременно за тобой следит, ничто не останется в тайне». Крис Ферли, наш первый ассистент в Эмиратах, оказался на удивление живучим в любых обстоятельствах. Я где-то писал, что шейх подарил ему «рендж-ровер» и затем безапелляционно отобрал подарок, когда получил донос от садовника, что Крис занимается колдовством с кровью — и это при том, что он всего-навсего взял ее на анализ у больного орикса! Именно Крис первым наступил на минное поле, которое позже стало для нас главным источником опасности, — госпитализация заболевших ловчих птиц в зоопарке Аль-Аин.
Ни одно животное, даже верблюд и лошадь, не ценится бедуинами так высоко, как ловчая птица. Искусство соколиной охоты и дрессировки ловчих птиц, равно как и тяга к обладанию этим «царством владык дневного света», у бедуинов в крови.
Хотя время от времени в Аравию привозят и других ловчих птиц, бедуины предпочитают два, возможно наиболее приспособленных к охоте в пустыне, вида, а именно: шахин — обыкновенный сокол и хурр — сокол-балобан. В Европе, где в эпоху средневековья соколиная охота достигла своего расцвета, использовались многочисленные виды соколов: в соответствии с традициями лица того или иного ранга и социального положения охотились с соответствующим видом ловчей птицы. Так, с соколом Lanner охотились графы, с кречетом — дамы, с ястребом-тетеревятником — йомены, с ястребом-перепелятником — священники. Даже слуги выезжали на охоту — с пустельгами. Ну а большой роскошный сокол, обитатель арктических регионов, был в ту эпоху королевской привилегией. Мне известны случаи нелегального провоза этого исчезающего вида соколов в Эмираты в качестве даров шейхам; не следует удивляться, что эти птицы, непревзойденные охотники в царстве льдов и снегов, как правило, не могли приспособиться к чудовищной жаре пустынь. У великих шейхов иной раз может насчитываться до сотни соколов в начале зимнего охотничьего сезона; но могущественные владыки не всегда применяют современные средства для сохранения здоровья и благополучия этих благородных птиц. За один сезон, длящийся несколько месяцев, убыль крылатых охотников может доходить до 80 процентов. Виною тому не только травмы и болезни: нередко птицы просто улетают от своих хозяев — но рано или поздно их снова ловят и, возможно, даже продают прежним владельцам.
Шейхи — главные виновники мировой нелегальной торговли соколами. Они выкладывают колоссальные суммы за приглянувшихся птиц, — не спрашивая, разумеется, откуда их взял продавец, — и лицемерно заявляют о своем уважительном, мол, отношении к международным конвенциям по защите живой природы. Тратя астрономические суммы денег, вырученных от продажи нефти, они без труда получают ловчих птиц откуда угодно — от Пакистана до Западной Германии. Частные реактивные самолеты провозят их приобретения через границы; политики и бюрократы потворствуют богатым нефтью государствам — мол, надо поддерживать их оппозицию исламскому фундаментализму. В итоге алчность, как и всегда, покрывает все.
Их монархии и эмираты — островки древней феодальной системы, противостоящие современному миру, многие аспекты
