Клору говорил на языке, который я не очень хорошо понимала. Я спросила у отца, что это за язык. Папа сказал, что Клору говорит на очень древнем диалекте — языке его предков. Он включил магнитофон, чтобы записать легенду. Отец уже достаточно хорошо понимал этот язык фаю и тем же вечером перевел мне легенду.
«Эти люди жили в мире. Но однажды с неба сошел большой огонь, и появилось множество языков. Осталось только по одному мужчине и по одной женщине, говорящих на одном языке. Что говорят остальные, никто не понимал.
Люди разбрелись по всему свету. Среди них были мужчина и женщина, которых звали Биса и Байса. Они говорили на языке фаю.
Целыми днями они шли в поисках новой родины. Однажды они пришли в джунгли, и начался дождь. Он не прекращался дни и недели. Вода поднималась все выше.
Биса и Байса построили лодку и взяли с собой животных, которые тоже пытались спастись от воды. Они сидели в лодке, спина к спине, и гребли. «Дождь, прекратись, гром, смолкни, мы боимся!»
Каменная скульптура Бисы и Байсы
Но дождь не прекращался. Вода все поднималась, пока не накрыла все деревья. Все исчезло в жутких потоках. Биса, Байса и те животные, которых они взяли, оказались единственными, кто выжил.
Через много дней, когда надежда почти покинула их, лодка внезапно ударилась о берег. Они вышли из лодки и оказались на невысоком холме. Перед ними была пещера, которая вела в глубь земли. Они с облегчением скрылись в ней, найдя наконец убежище.
А вскоре дождь прекратился, и вода ушла. Животные устремились в джунгли, а Биса и Байса остались в пещере, обустроили там себе жилище, родили детей, которые тоже родили детей. И так продолжалось, пока не образовался целый народ. Он стал называться фаю.
Биса и Байса все еще живут в пещере. Но не в человеческом обличии. Они превратились в камни. Вы видели большие камни внизу? Они сидят спина к спине. Когда у нас что-то не ладится, мы идем к ним, садимся и рассказываем о своих заботах».
«Как красиво, — подумала я. — Что-то совсем новое и очень знакомое! Все люди одинаковы...»
Я всматривалась в темноту джунглей, различая лишь очертания деревьев, и представляла себе, каково же было Бисе и Байсс одним плыть по ледяной воде в лодке.
«Наверно, им было очень одиноко», — подумала я и потеснее прижалась к Ори.
Когда Клору поведал нам эту историю, я с удивлением узнала: Туаре, сын Клору, тоже никогда не слышал ее! Он видел раньше каменные фигуры Бисы и Байсы, но так бы и не догадывался о легенде, если бы мой отец не разговорил Клору.
Я много думала о том, как получилось, что некогда богатая культура фаю пришла в упадок, вместо того чтобы развиваться.
Известно, что опасность вымирания грозит тому народу, у которого знания не передаются от старшего поколения младшему. До сих пор удивляюсь, почему ни один из фаю ни разу не упомянул при нас о белых людях, приходивших к ним в 1940-х годах. Видимо, нынешнему поколению никто не рассказал о тех голландцах.
И дело не в том, что у них не было времени рассказывать друг другу истории. Ведь они часами сидели вместе, обсуждая, скажем, детали прошедшей охоты. Или просто молчали. Так терялся опыт, накопленный одним поколением. Следующее начинало все сначала. Постепенно угасла жажда познания, осталось только то, что необходимо для выживания.
А если племя живет отдельно от всего мира, оно потихоньку начинает скатываться назад, теряя знания и культуру. Единственными племенами, которые видели фаю, были соседние кирикири и доу. Но они враждовали. Ни знания, ни новые идеи не проникали в племя.
Меня часто спрашивают, а не лучше ли было оставить в покое этих «счастливых дикарей», стоило ли подвергать их вредным влияниям извне?
Я же отвечаю: что это за счастье такое, когда люди убивают друг друга, не находя выхода из замкнутого круга традиций. Разве счастливые дети живут в страхе?
Могли ли мы оставить фаю на произвол судьбы, узнав все это? Да и «вмешательство» в их жизнь было лишь легким толчком, побудившим их самих вновь стать дружелюбным народом.
Конечно, и вредные влияния не минуют их. Они, увы, проникают в самые отдаленные уголки мира. Результат будет зависеть от того, как фаю воспримут обратную сторону современного мира.
Нехорошо, когда человек один
В самом начале, когда мы только приехали к фаю, никто не знал, умеют ли они петь. Долгое время мы не слышали ни одной песни.
Но как-то раз, вернувшись с Данау Бира в деревню, мы обнаружили, что в наш дом опять наведывались воры. И вдруг услышали песню с другого берега реки. Это был Накире, он пел монотонно, но очень красиво:
— Оооо, — напевал он, — фаю, как птицы, ооо, они всегда питаются одним и тем же деревом, ооо, такие плохие люди, ооо, бедный Клаусу, бедная Дорисо, они печальны и спрашивают, где их вещи, ооо...
Отец был в восторге! Скоро мы поняли, что фаю придумывают песню на ходу. Она состоит всего из трех нот и выражает то радость, то горе — в зависимости от ситуации. Песня, конечно, очень примитивная, но эти звуки я очень быстро полюбила.
Может быть, именно благодаря песням фаю никогда не впадали в депрессии и не страдали от психических расстройств. Всем эмоциям давался выход через песни. Отводилось даже специальное время, когда все замирало для того, чтобы выплеснуть эмоции наружу — например, во время плача по покойному. Когда истекало время выражения чувств, люди продолжали жить дальше, будто ничего и не произошло.
Если кто-то переживал неприятность, он мог несколько дней лежать в хижине, не произнося ни слова, или тихонько петь. Все это время его снабжали едой. А потом человек вставал, и его душа будто очищалась, он снова улыбался и мог жить, как раньше.
Таким образом, пение для фаю — способ выплеснуть свои душевные эмоции — счастье или горе.
Когда мы вернулись после каникул в Германии и стали жить то в деревне фаю, то в столице, часто получалось, что наша семья вынуждена была разделяться. Кто-то жил в одном месте, кто-то в другом. Отцу тяжело было оставаться без мамы, он очень по ней скучал и казался потерянным.
И однажды вечером он сидел на вершине нашего нового холма. Мама уехала в Джаяпуру, потому что Кристиан заболел малярией. Фаю уже поуходили в свои хижины, а я сидела дома и читала книгу при свете карманного фонарика.
Внезапно послышались странные стоны. Я выглянула в окно: на улице был только отец, совсем один. Он пел на языке фаю печальную песню:
«Ооо, Дорисо, где ты, ооо, Дорисо, я совсем один, ооо, у вождя Кологвои прекрасная жена, и у Накире, ооо, только я один, ооо, мое сердце в печали». Песнь его уплывала в джунгли.
