Софья Радзиевская - Полосатая спинка. Рассказы

Он сердито отодвинул от себя блюдо с дымящимся пловом и хлопнул в ладоши.

— Унесите это, — приказал он. — И позовите певца! Или нет, рассказчика! Или… убирайтесь вон, все!

Опершись на руку, он задумался. Стоило только захотеть, и всё будет. Чего же пожелать?..

А Назир уже принёс в клетку кувшин тёплого молока, и тигрёнок пил, захлёбываясь от жадности.

— Ещё, ещё налей, — угрюмо говорил Исхак, — вот так, да не давай ему разливать. Пять раз в день кормить будешь. Как подрастёт, мясо есть будет, потом авось и тебя слопает, — тихо прибавил он и отвернулся.

Сытый тигрёнок, развалясь на свежей соломе, усердно лизал свою толстую лапу и приглаживал ею пушистые щёки. Лапы его были непомерно велики, точно подушки, и ходил он, приволакивая их за собой, словно они были тяжелы ему.

Наконец и умывание надоело. Тигрёнок перевернулся да так и заснул, раскинув лапки и пушистый хвост. Назир смотрел на него в безмолвном восхищении.

— Теперь сам иди на кухню, обедать будешь, — мрачно сказал ему Исхак. — Ключ-то не потеряй, привяжи к поясу. — И он пошёл по дорожке.

— Исхак-ага[6], — робко позвал его мальчик.

— Ну?

— А мне можно спать с ним в клетке?

Мальчик так и впился глазами в сердитое лицо начальника.

— Можешь, — пожал плечами Исхак. Он всё ещё не знал, в какой степени Мустафа-бек интересовался мальчиком. Может быть, забудет о нём? О, если бы знать!

Кроткий и доверчивый Назир не особенно задумывался над чудесной переменой. Сытость — новое, почти незнакомое ощущение вошло в его жизнь, и целый день беззаботная игра с тигрёнком вместо бесконечных мешков угля и палки сердитого Джуры. Но Назир по-прежнему бледнел при одном имени министра и даже в прогулках с тигрёнком избегал аллей, где тот мог бы его встретить. А министр в это время увлёкся новой забавой — редкостными, выписанными издалёка цветами — и совсем перестал бывать около клетки тигрёнка. Назир был рад этому. Он немедленно перетащил в клетку своё единственное имущество — мешок, набитый соломой, и по-братски разделил его с тигрёнком.

— Иди сюда, джаным[7], — звал он, и ласковый, весёлый зверёныш, набегавшись за день, доверчиво засовывал круглую мордочку ему под мышку.

Часто ночью Назир лежал не шевелясь и широко раскрытыми глазами смотрел в темноту. В кустах что-то шуршало. Иногда тихий писк доносился оттуда — ночные хищники начинали работу. Гульча вскакивала и, прижавшись головой к решётке, слушала, жадно втягивая свежий воздух.

— Вспоминает, — догадывался Назир, и сердце его сжималось от жалости. Он подползал к тигрёнку и тихонько трогал рукой спину.

— Успокойся, джаным, — шептал он, — успокойся!

В темноте глаза тигрёнка светились зеленоватым светом. «Томится», — думал Назир, и ему становилось грустно. Тоска зверя напоминала ему собственную горькую долю.

— Я не оставлю тебя, Гульча, золотая моя! — шептал он, прижимая её к себе. — И дикое зелёное мерцание в глазах тигрёнка гасло, он послушно, но с тяжёлым вздохом вытягивался на соломенном матрасике.

Часто только к утру, когда звёзды начинали тускнеть и затихали тревожные ночные голоса, оба они засыпали беспокойным, полным сновидений сном. Но наутро всё забывалось.

— Мяяуу! — кричала Гульча и тянула Назира за халатик.

Он вскакивал и протирал заспанные глаза.

— Сейчас, Гульча, сейчас принесу тебе завтрак, потерпи, будь умницей! — И со всех ног бежал на кухню за молочной кашей.

Одно только пугало мальчика. Исхак не бил его, не кричал на него, как Джура, но его мрачные глаза постоянно следили за ним.

— Что я ему сделал? — удивлялся мальчик. — Я и тигрёнка хорошо кормлю и клетку чищу, мясо и воду большим тиграм ношу, а он всё недоволен. Почему?

Между тем Гульча росла и к осени уже стала с крупную собаку. Назир так часто расчёсывал и гладил её шёрстку, что чёрные полосы блестели на ней, как нарисованные. С мальчиком Гульча была кротка и ласкова. Они весело бегали вдвоём? по парку, забираясь в самые далёкие и пустынные уголки.

Гульча не прочь была поиграть и с другими людьми, но те даже при встречах пугались её.

— Убери свою поганую кошку! — сердито кричали они Назиру, и тот крепко хватал её за толстую шею.

Друзья были счастливы. Завидев бабочку, Гульча подпрыгивала, ловила её лапами и с добычей валилась на траву; увидев ящерицу, прижимала её лапой к земле и внимательно рассматривала.

Назир отталкивал тигрёнка и сердился:

— Не смей мучить её, злая кошка! Видишь, какая красивая зверушка. Что она тебе сделала?

— Мя-у, — сердитым рычанием отвечала Гульча и отходила надувшись. Но через минуту она уже забывала обиду, крадучись подползала к Назиру и прыгала ему на спину. Тут они оба катались по земле, и Гульча с весёлым ворчанием трепала мальчика за рукава и за полы его халата. На коже Назира острые когти её разрисовывали целые узоры, но мальчик не сердился.

— Заживёт, — говорил он. — Вот с халатом хуже, опять Ибрагим браниться будет.

Ещё одно огорчение было у Назира: ему очень хотелось научить тигрёнка каким-нибудь фокусам. Но это никак не удавалось. Тигрёнок знать не хотел никаких приказаний. Назир мучился часами, стараясь обучить его по команде вставать, ложиться или прыгать через табуретку.

— Мя-яу-у, — недовольно тянула Гульча и, подпрыгнув, шлёпала на лету учителя лапой по плечу так, что оба кубарем катились по дорожке.

Назир чуть не плакал.

— А вдруг Мустафа-бек спросит, каким я тебя фокусам выучил, ленивая ты кошка? — сердился он и отряхивал разорванный халатик. — Рассердится, прогонит меня, что будешь делать? К Исхаку пойдёшь?

Исхак никогда пальцем не тронул тигрёнка, и однако уши его прижимались к голове, а глаза щурились и зажигались недобрым огнём, едва только высокая мрачная фигура Исхака появлялась на дорожке. Затем Гульча начинала глухо рычать. Она сидела в углу, сузив глаза, и рычание её, точно отдалённый гром, усиливалось, когда Исхак подходил близко.

— Ты что это, нарочно её учишь? — спросил раз Исхак и так зло посмотрел на Назира, что у того душа ушла в пятки.

— Я её учу… — оправдывался тот дрожащим голосом. — Я её учу… через палку прыгать. А она не хочет. А вот это…

— А вот это хочешь? — насмешливо спросил Исхак и, войдя в клетку, протянул руку для удара.

Но Гульча так зашипела, вся собравшись в комок в углу клетки, что Исхак невольно отдёрнул руку.

Однако давно накопившееся раздражение должно было найти себе выход, и Исхак уже не мог сдержаться:

— Так ты для этого сюда поставлен? Кошек на людей натравливать? — И от его сердитого толчка Назир кубарем покатился по полу туда, где шипела Гульча.