Софья Радзиевская - Полосатая спинка. Рассказы

— Утоплюсь, а не дамся, — твердил он задыхаясь.

А в это время Исхак, согнувшись и прижав руки к груди, докладывал министру:

— Всё сделано, всемилостивейший! Тигрицу уже закопали, как вы изволили приказать. И шкуры не снимали. А мальчишка бит плетьми и сидит в клоповнике.

Пятясь и кланяясь при каждом шаге, Исхак выбрался из комнаты. «Министр завтра забудет о мальчишке, и проверки не будет, а в случае чего скажу, что проклятый нищий умер от побоев,» — думал он.

Вечерело. Высокие тростники на берегу Аму-Дарьи раздались и с тихим шелестом пропустили длинное полосато-жёлтое гибкое тело.

Гульча скользила вдоль берега. Останавливаясь, она втягивала воздух дрожащими ноздрями. Походка её сделалась ещё более скользящей и неслышной. Жёлтые глаза горели, чёрные зрачки расширились и округлились…

Вся она была и похожа и не похожа на прежнего ручного зверя. Она слышала выстрел, она лизала свою кровь из раны в боку, а сейчас дикие запахи свободы завершили её превращение. Вчера ещё она была ручная красивая игрушка, сегодня — дикий, свободный и опасный зверь.

А в противоположном направлении по пыльной дороге бежал измученный горем и страхом мальчик. За несколько минут он потерял всё, что имел в жизни: покой, безопасность и единственную привязанность.

— О Гульча! Гульча! — всхлипывал он.

Прошло несколько лет.

Революция смела эмира бухарского, бесследно исчез из своих владений и Мустафа-бек.

Вечерело. По тропинке в тростниках вдоль Аму-Дарьи пробирался всадник в гимнастёрке и шлеме с красной звездой. Всадник был молод. В руках он держал винтовку наперевес и внимательно вглядывался в дорогу.

Вдруг лошадь сделала отчаянный скачок в сторону, полосатое тело метнулось из тростников и обрушилось на голову лошади.

Толчок выбил всадника из седла, и он, перевернувшись в воздухе, сильно ударился о землю.

Страшное рычание смешалось с последним криком лошади. Мгновение — и полосатая голова зверя приблизилась к юноше. Он сделал отчаянное усилие: нельзя ни привстать, ни пошевелиться. А страшная голова всё ближе и ближе… Блеснули громадные глаза.

Юноша замер и зажмурился, уж лучше не смотреть!

Тигр нагнулся, задышал юноше в шею.

Не выдержав, юноша громко крикнул и открыл глаза. Шершавый язык дотронулся до его щеки. С тихим мурлыканьем тигр лизал ему лицо и руки.

— Гульча, — запинаясь, прошептал юноша и положил дрожащую руку на шею тигрицы. А та, мурлыча, пыталась просунуть голову ему под мышку, как когда-то…

Но вдруг тигрица насторожилась. Оскалив зубы, она зарычала и стала бить себя по бёдрам хвостом.

Теряя сознание, Назир успел заметить, что из зарослей к ним пробирался почти ползком громадный тигр.

Гульча ударила лапой по земле. Минуту звери стояли друг против друга в позе вызова.

Но вот Гульча сделала прыжок вперёд. Тигр был побеждён. Он опустил голову и направился в сторону, где лежала лошадь. А тигрица легла около Назира и положила громадную голову ему на плечо.

Уже светало, когда угрожающее ворчание тигрицы привело Назира в чувства.

Чуть сдерживая рвущихся вспять коней, на узкой тропинке остановилась группа красноармейцев.

Тигр молнией скользнул в кусты, тигрица приподнялась, губы её сморщились, блеснули клыки.

— Это она его… Назира! — крикнул один из красноармейцев и поднял винтовку.

— Не стреляй! — закричал Назир и рванулся было с места, но тут же упал и застонал от боли.

— Уходи, уходи, Гульча, — толкнул он тигрицу в бок дрожащей рукой.

О том, что было дальше, красноармейцы не переставали повторять много раз.

— Он её толкает, — рассказывал вечером взводный своему начальнику. — Сам валится, а её толкает и кричит: «Не стреляйте, не стреляйте!» А она обернулась да в лицо его языком, в лицо — языком, а потом хвостом махнула — и в кусты, будто ничего и не было, а он уткнулся лицом в землю и плачет, плачет. Где уж тут стрелять! Сами понимаете…

Сандал — жаровня с угольями.

Бек — господин.

Гульча — цветочек.

Кишлак — селение.

Дехкане — крестьяне.

Ага — почтительное обращение к старшему.

Джаным — дорогой.