— Ну конечно, мы принесли их сюда, — раздраженно ответил Аластер, плавное течение мысли которого было грубо прервано. — Если бы мы их не принесли, нам некого было бы снимать.
— Все равно мошенники, — упорствовала дама. — И все вы врете.
— А вы никогда не задумывались, мадам, — выступая в роли миротворца, произнес я, — о том, что девяносто процентов фильмов о природе, как и фильмы Уолта Диснея, все подделаны? И вообще, весь процесс создания фильмов в каком-то смысле подделка. Равно как и портрет, сделанный портретистом, и нарисованный пейзажистом пейзаж. Все они, как бы вам это объяснить, выставляют природу в более выгодном свете.
— Уолт Дисней не мошенник, — взревела дама, начиная проявлять агрессивность саблезубого тигра, чувствующего, что его пытаются заманить с ловушку. — Уолт Дисней американец. А вы мошенничаете, да еще на нашей территории.
— У нас есть разрешение из мэрии, — сказала Паула.
— А вы у нас спросили разрешение, у домового комитета 87-й улицы? — надувшись, словно индюк, заклокотала она.
— Нам казалось, что подобные разрешения — прерогатива мэрии, — сказала Паула.
— Да ваша мэрия, тьфу, по сравнению с домовым комитетом 87-й улицы, — выпалила дама.
— Ну знаете… для некоторых… небоскребы… масса жизни… гусеницы,
— вставил Аластер, добавляя нотку безумия в и без того усложнившуюся дискуссию.
— Вот сейчас пойду и доложу все домовому комитету 87-й улицы, — пообещала дама. — Тогда посмотрим, кто вам позволит мошенничать.
Она удалилась решительным шагом, и мы облегченно вздохнули. Но радость наша была недолгой. Аластер пытался втолковать коконопряду, что от него требуется, но тот, к сожалению, ни слова не понимал по-английски. В это время возвратилась наша дама в сопровождении еще одной — настоящей мегеры, будто вылупившейся из змеиного яйца, со сверлящим, словно лазер, взглядом — типичная представительница такого сорта людей, которые во всем видят только плохое. За ней, вероятно для подмоги, следовал человечек, словно когда-то, в далекой юности, сделанный из картона и непрерывно мокший под дождем всю оставшуюся жизнь.
— Что здесь происходит? — спросила Мегера.
Пока Паула терпеливо рассказывала ей о фильме, который мы собирались снимать, Аластер раздраженно кружил рядом.
— А что вы делаете с нашей площадкой? — осуждающе вопросила Мегера, словно это был не пустырь, где можно было по уши утонуть в собачьем дерьме, а по крайней мере Кью-Гарденс.
— Они портят нашу природу, — влезла Неандерталка. — Понатащили с собой кучу клопов и мошенничают.
— Клопов? — воскликнула Мегера, сверкнув глазами. — Каких клопов?
— Этих, — ответил Аластер, показывая на дерево. — Правда, это не клопы, а коконопряды.
— Коконопряды? — взвизгнула Мегера. — Вы посмели принести сюда коконопрядов?
— Но их же здесь не было, — пояснила Паула.
— Правильно, не было, — сказала Мегера. — И мы не хотим, чтобы они здесь были.
— Но мы привезли их только для того, чтобы снять фильм, — объяснила Паула. — Как только мы пройдем эту сцену, мы тут же заберем их назад.
— Мы не хотим, чтобы на нашей площадке были коконопряды, — повторяла Мегера, в голосе которой появился металл.
— Возмутительно, — подал голос Картонный Человечек. — Я двадцать пять лет в журналистике и впервые слышу, чтобы мошенничали с природой.
— Если вы работаете журналистом двадцать пять лет, то, думаю, не раз сталкивались и не с таким мошенничеством, — с легким раздражением сказал я.
— Вам должно быть хорошо известно, что фильмы о природе снимаются с некоторой долей трюкачества.
— А еще он сказал, что Уолт Дисней мошенник, — вставила Неандерталка, что, по ее мнению, было равнозначно разжиганию костра крестом господним.
— Возмутительно, — подтвердил Картонный Человечек. — Ни один уважающий себя журналист никогда не опустится до мошенничества.
— И оскорблений Уолта Диснея, — добавила Неандерталка.
— О господи, — простонал Аластер, — мы же теряем свет.
— Все, что мы сделали, — терпеливо объясняла Паула, — это привязали к ветвям вашей вишни две привезенные с собой ветви другого вишневого дерева с несколькими коконопрядами. Как только мы закончим съемку…
— Вы хотели сказать подделку, — возмущенно воскликнул Картонный Человечек, — вещь, недостойную истинного журналиста.
— Как только мы закончим съемку, — невозмутимо продолжала Паула, — мы тут же заберем их назад.
— А куда это вы их заберете? — спросила Мегера.
— Туда, откуда взяли, — отрезал Аластер. — Там для них более благоприятный климат.
— Вы имеете что-нибудь против 87-й улицы? — спросила Мегера.
— Да кто вы вообще такой, чтобы критиковать 87-й округ? — спросил Картонный Человечек. — Не иначе как англичанин или, быть может, бостонец?
— Послушайте, — сказала Паула. — Нам нужно еще ровно пять минут, чтобы доснять сцену, а дальше мы все сложим и оставим ваш пустырь таким же, каким он был прежде.
— Мы не позволим использовать наш пустырь для подделок, — сказала Мегера. — Это наш пустырь, а не ваш.
— Но мы же никому не мешаем, — умоляла Паула. — Если уж на то пошло, то собачники, выгуливающие здесь собак, приносят гораздо больше вреда.
— Вы приволокли сюда клопов, — сказала Неандерталка. — Стоит только глазом моргнуть, и они расселятся по всей 87-й улице.
— Мой бог, — простонал Аластер, — да это же просто смешно.
— Вам, может, и смешно, а нам нет, — произнесла Мегера. — Приходите сюда, разбрасываете повсюду коконопрядов и думаете, что нам все равно.
— Как по-твоему, у Альфреда Хичкока тоже были такие проблемы? — обратился я к Аластеру.
— Требую немедленного вывода клопов с нашего пустыря, — сказала Мегера.
— Я присоединяюсь к этому требованию, — сказал Картонный Человечек.
— Да уберем мы их, — закричал Аластер, — после того как снимем!
— Мы не позволим никакого мошенничества на нашем пустыре, — повторила Мегера.
Этот нелепый диалог продолжался еще какое-то время, пока наконец эти три личности и наступившие сумерки не вынудили нас убрать коконопрядов в фургон и уехать с пустыря. Только после того как Мегера лично убедилась, что коконопряды убраны и заперты на замок, она удалилась.
Каким бы досадным и неприятным ни казался нам тогда этот инцидент, по прошествии времени он все же вызывает некоторую долю симпатии. Было приятно сознавать, что в таком огромном, беспардонном и внешне равнодушном городе попадались люди, готовые защищать даже какой-то паршивый пустырь, усеянный собачьими колбасками.
