Очень советую и тебе такие записи вести: интересно и полезно! Вот, напр., запиши, как ты Яну анонсу обучал: хохотно же! И как дядя Федя учит рыбу ловить. Готовые же рассказы почти. И как ты надписи писал (после окончания постройки дома. — А. Л.): „Здесь добрая собака“, „Без улыбки не входить!“ и на уборной: „Сиди сколько влезет!“ А можно еще: „Закрыто на переучет“. (Чего? — спрашивается)…»
Виталий писал свое по-разному, иногда вяло, понемножку, особенно при обострении болезни, иногда почти «запоем», но планов и тем у него было великое множество, они переполняли его, захлестывали и превышали возможности.
Да, планов было много. В одном из последних писем опять:
«И скоро доберусь до своего „Рассказа о рассказах“ — лирического пособия для начинающих писателей. Во!»
Насколько я знаю, в зрелом возрасте Виталий марки, спичечные этикетки или открытки не собирал, и все же был он заядлым и страстным коллекционером. Он собирал слова — искал их повсюду, и новому незнакомому, но выразительному слову радовался как большой находке. Частенько он, братья Гарновские, Миней Кукс и я беседовали о том, что хранителем настоящих русских слов является наш Север и, в частности, Новгородская область. В наших скитаниях по лесам и озерам среди северных простых людей мы находили такие слова и привозили их Виталию как самые драгоценные трофеи. Он обдумывал их, примерял всячески, перекатывал в мыслях, как старатель перекатывает на ладони найденный самородок.
«Тронут, что ты вспомнил о незначительной моей персоне на своем озере Видимире: „До того ль, голубчик, было!“ Овидь-то, овидь какая! Наверёх ведь выстал.
И до чего ж милы сердцу словеса новгородские!»
«Шли рассказы на апрель. Самый Апрель (водяника) Шим уже прислал; хорош».
«Лешачек!
Которые прочие не шибко хорошо знают русский язык, а, между прочим, других прочих в неправильном употреблении слов на оном укоризненно упрёкивают.
Беспременно купи себе новейший (поскольку Вл. Даля не найдешь) „Толковый словарь русского языка“ первого нынешнего грамотея проф. Д. Н. Ушакова (4 тома) и прочти:
— Мочь, — … не моги, — обл. или простореч. шутл. („— Бессильному не смейся и слабого обидеть не моги!“— дедушка Крылов Иван Андреич).
А вот твоего слова лахтина („тростниковые — или камышовые? — лахтины“) я ни в одном словаре не нашел: ни у Ушакова, ни у Ожегова, ни у Даля…
А мне для „Толкового словаря новгородского наречия“ (собрал больше тысячи слов…) изъясни, что есть „лахтина“ и на каком это наречии.
Впрочем, я и сам знаю, что это не по-новгородски, а по-чухонски и, судя по нашей Черной Лахте за Лебяжьим, значит залив, бухточка.
Бувайте здоровеньки».
«Спешно требуется от тебя рассказец в две страницы на новгородском языке!»
…Любил Виталий не только настоящие старинные русские слова, но и меткие деревенские выражения, пусть даже с искажением городского языка. Бывало, соберемся вечером у Бианок, просит:
— Расскажи, как у вас там председатель электростанцию строил.
Начну рассказывать:
— А Ванька что? В гору пошел — у него в районе большое протяже. Тут впросте ходил, а там — не подойди!
Смеется Виталий.
— Так-то трудно ехал — вся дорога глобам взялась…
— Стой, — говорит Виталий. — Ноника, принеси-ка Даля, посмотрим, что за глобы.
ПРИВЕТ ИЗ ЛЕНИНГРАДА
Терпеть не мог Виталий Валентинович, «когда врут писатели про живой мир».
В № 10 за 1953 год журнала «Звезда» в «Письме в редакцию» он писал:
«Не раз уж читатели сигнализировали „Литературной газете“, что со всей огромной областью знаний о природе — о живом мире растений и животных, в котором мы живем, — у наших писателей очень неблагополучно… Особенно „не везет“ нашим писателям, когда они, стремясь украсить свои произведения описанием „красот природы“, обнаруживают при этом свое полное ее незнание и непонимание.
Писатели пишут, а критики, еще меньше писателей знающие природу, изо всех сил расхваливают их. И так, сами того не ведая, поощряют уничтожение наших естественных богатств».
Эта позиция была «чувствительной точкой» Виталия Валентиновича. По этому поводу он много выступал в прессе, а когда было некогда или не с руки, писал прямо автору или редакции. Многие знали, что была у него, специально в большом количестве закупленная, пачка конвертов с надписью «Привет из Ленинграда!». В этих конвертах он посылал сердитые письма.
Виталий обратил внимание на статью в «Литературной газете» «Вспотевшие тигры», в которой я высмеивал чепуху, что написана в различных книжках, даже у самых почтенных авторов. Через несколько лет Виталий вместе со мной опубликовал в «Охотничьих просторах» юмористический рассказ «Неизбывные сюжеты» и страничку «Морковка на елке» в журнале «Огонек».
По поручению Виталия я выписывал или вырезал из газет, журналов и книг всякие несообразности и хранил в особой папке. Виталий называл ее «Наш Мюнхгаузен» и либо сам пользовался собранным материалом, либо просил меня написать, снабдив несколькими конвертами «Привет из Ленинграда!».
В письмах Виталий не раз возвращался к этой теме:
«Чем цитировать тебе из разных книг, просто посылаю тебе две из них: мощного С. Г. и прыткого Ф. П. Читай, наслаждайся и посылай своих потеющих тигров на авторов».
«О Г-ве все же надо бы написать: классический кроссвордик! Пока чаек действительно не перевели в куриные».
«Теперь посылаю тебе свою книжечку. Рассмотри рисунки. И напиши, пожалуйста, возмущенное письмо директору…
Напиши ему, что преступление с первых же книжек (см. название серии!) внушать детям превратные представления о природе, какие подносятся здесь читателям иллюстратором книжки. Напиши, что безобразие внушать ребятам, будто кузнечик — четвероногое животное и что водомерка бегает на ходулях… Укорзни так же директора за то, что поскупились они нарисовать всех животных, о которых идет речь в сказке, — не дали рисунков в тексте ни паука-сенокосца, ни жучка-блошачка (поди догадывайся, что он изображен на обложке!), а майского жука изобразили каким-то лохматым медведем. Директор… неплохой парень, но за такие вещи…»
В одной из газет была красочно, с ручательством за достоверность, описана схватка путевого обходчика с барсуками. Послал вырезку Виталию. Ответ не замедлил:
«12/VII 58 г.
Рижское взморье
Ну хорошо же, ну здорово.
Вот это — да! Вот это жисть!
Вот это я понимаю!
Напиться так, чтобы с перепугу барсучишка не раздвоился, не растроился, а превратился в 20 барсучищ, разъяренных, с оскаленными пастями. А какое оружие — открещиваться от лютых зверей, виноват — поражать, отбиваться: фонарь! „Вот с визгом упал на землю один зверь, второй, третий. Фонарь потух. Пут. обходчик продолжал наносить удары в полной темноте“. Тем не менее Ходак увидел, что „барсуки отступили, а затем скрылись (?) в лесу“.
