Напиться так, чтобы с перепугу барсучишка не раздвоился, не растроился, а превратился в 20 барсучищ, разъяренных, с оскаленными пастями. А какое оружие — открещиваться от лютых зверей, виноват — поражать, отбиваться: фонарь! „Вот с визгом упал на землю один зверь, второй, третий. Фонарь потух. Пут. обходчик продолжал наносить удары в полной темноте“. Тем не менее Ходак увидел, что „барсуки отступили, а затем скрылись (?) в лесу“.
Ну красота ж!
Храни это сокровище как зеницу ока! Это перл в нашей коллекции Мюнхгаузенов…»
«Перлов», к сожалению, было более чем достаточно, и они постоянно возмущали и волновали Виталия.
ОХОТА
Не могу рассказать, как смотрел на охоту в юные годы Виталий. Мальчики не склонны к разговорам на отвлеченные темы. Знаю только, что тощий чернявый юноша в смешной жокейской кепке — младший из братьев Бианки, с которыми мы встречались в лесу и на море, — так же был увлечен охотой, как наши отцы и мы сами. А увлечены мы охотой были самозабвенно, до фанатизма, и отдавали ей все свободное и несвободное время.
Некоторая разница между нами и Виталием была. Воспитанный отцом, профессионалом-орнитологом и великим природолюбом, Виталий уже тогда лучше нас знал лес и его обитателей. Разница была еще и в другом. В Лебяжьем, как я уже говорил, была большая охотничья компания. По отношению к добыче дичи все придерживались простых и строгих правил: добывай то, что можно съесть, и столько, сколько можно съесть. Совершенно исключалась, таким образом, стрельба по чайкам, дятлам, сорокам, кукушкам и т. д. — это не дичь, несъедобное. А в семье Ливеровских смотрели на это несколько шире. Моя мать, побывав в Италии и Франции, просила нас с братом стрелять для стола воробьев, овсянок, дроздов, что мы с помощью малопулек монтекристо успешно выполняли. Прекрасное это было блюдо — на пропитанном соком ломтике белой булки ароматная тушка овсянки. Все были довольны, хвалили нас, охотников, но если бы мы застрелили ласточку, зяблика, пеночку или мухоловку, это вызвало бы всеобщее возмущение, отец, узнав, немедленно отобрал бы от нас ружья и строго распек. Отец Виталия стрелял самых разных птиц. Это необходимо для его дела, профессии и никого не шокирует. Как ни жалко, но для того, чтобы описать какую-нибудь птицу, ее надо подержать в руках, измерить, взвесить и для пополнения музея снять шкурку и набить тушку. Ближайшей и чисто практической производной от такой практики было убеждение, что все птицы съедобны, нет среди них носителей «мяса поганого», дичь это или не дичь. Подкреплялось это кредо и нуждой в продуктах питания во время дальних орнитологических экспедиций: весьма полезно было, сняв шкурку, варить или жарить птицу — не бросать же мясо. Отсюда в бианковской семье, как и во многих связанных с зоологией семьях, утвердилась некая лихость в отношении съедобности. Со смехом и смаком рассказывали, что у Бианок варили «суп из мамонтятины» — из мяса доставленного тогда в Петербург мамонта.
Виталий с отцом. (Лебяжье 1906 г.).
Далее эту натуралистическую экспедиционную привычку уже Виталий распространил на оседлую жизнь, когда, живя в тяжелые годы в деревне, бил для еды обычно не принятое: сорок, соек, грачей и не очень считался с разрешенными сроками охоты — например, стрелял зайцев во время летней охоты по перу.
Охота сопровождала Виталия Бианки всю жизнь, он отдавал ей много времени, всегда держал хороших собак и имел доброе охотничье оружие.
Какие у него были ружья? Мне известны: духовое ружье, монтекристо, берданка (не его, одолженное), зауер. В тридцатом году перед поездкой на Ямал он купил у известного охотоведа и охотничьего писателя, своего друга-лебяженца Григория Евгеньевича Рахманина двустволку бельгийской фирмы «Шольберг». Покупал за недостатком денег сложно: одновременно продавал свой зауер другу-художнику Валентину Курдову, который с трудом наскреб денег на свое первое ружье.
С «Шольбергом» Виталий охотился всю остальную жизнь. Был влюблен в эту прекрасного боя двадцатку. Не раз вспоминал ее в дневниках, даже стихи посвящал.
«Мы с Шольбергом по-прежнему всё в лесу да на озерах», — это из письма.
Стихи лирические:
Шольберг, клянемся сурово
Зря не расходовать слов.
Меткое вымолвить слово
Вовремя будь готов.
Стихи иронические:
Строг охотничий обычай:
Бито — взято в торока,
Бито — не взято — никак
Не считается добычей
Дичи.
Какие были собаки? Ранних не помню, но уже в 1940 году, когда Бианки жили в Михееве (Мошенской район Новгородской области), у них было сразу четыре собаки: спаниели Джим (самая любимая в жизни Виталия собака) и его сын Бой, русский выжлец Заливай, ирландец Бой. Заливай был местных кровей, породой не блистал, работал отлично, надежно. С ирландцем Боем дело обстояло хуже. Бианки считался спаниелистом, и это было действительно так: Виталий держал и даже судил спаниелей в качестве эксперта-стажера. В это время М. М. Пришвин решил, что по его годам (ему было тогда 67 лет) и здоровью лучше всего перейти от легавых к спаниелям, и просил Виталия Валентиновича достать ему одного или двух спаниелей. Виталий достал и отправил ему с нарочным кобелька и суку. В ответ на это М. М. Пришвин прислал в подарок ирландского сеттера Боя из питомника Г. К. Дурнева. Собака была очень высоких кровей и великолепного экстерьера, однако, по словам самого Пришвина, «натаскана мной, но еще не совсем готова (горяч)». Виталий Валентинович тоже не справился с неудержимым кобелем и вскоре его отдал. Перед самой войной был взят еще щенок — спаниель Март, трагически погибший в колодце. Весной 1945 года Виталий Валентинович привез из Москвы щенка спаниеля Бэмби, поставил его и несколько лет с ним охотился, в основном на озере Боровне Новгородской области. Это была последняя собака Бианки. Здоровье его становилось все хуже, сдавало сердце, отказывали ноги. Бэмби был оставлен там же на озере знакомому охотнику.
Виталий Валентинович с атрибутами жизни в деревне: собакой, ружьем, биноклем и книгой. (Д. Михеево.1940 г.).
Каким охотником был сам Виталий Бианки?
Больше всего он любил ходовую охоту со спаниелями. Это был его конек, так как стрелял он мастерски, точно и очень быстро навскидку, без поводка. Кроме того, будучи прирожденным натуралистом и весьма наблюдательным человеком, он знал, где и когда можно найти дичь.
Где бы он ни охотился, иногда в самых сложных жизненных условиях, всегда у него с собой были записная книжка и карандаш. А стоило хоть немного обжиться на одном месте, как начиналась уже планомерная работа орнитолога: систематические наблюдения за отлетом и прилетом птиц, их гнездовой жизнью — экология в самом широком смысле; определение размеров, взвешивание, анализ желудков. Таблицы, таблицы. И вот уже появляются «Птицы Мошенского района», «Опознаватель птиц на воле».
