Однажды во время каникул я поехала кататься на лыжах и встретила молодого очаровательного венгра. Мы влюбились друг в друга, но вскоре он серьезно заболел и был вынужден уехать лечиться. Мы переписывались, а когда он выздоровел, то приехал в Вену повидать меня. У нас было много общих интересов, и он был приятным собеседником, но я чувствовала, что не люблю его настолько, чтобы выйти за него замуж, хотя он и пригрозил мне уйти в священники, если его предложение будет отвергнуто. Мы расстались друзьями, и я больше не встречала его в течение сорока лет. Когда мы наконец встретились вновь, он сообщил мне, что удачно женился, имеет милых детей, и я нашла, что он все еще очарователен. Наши дружеские отношения остались по-прежнему теплыми, и однажды я спросила его, обиделся ли он, когда я сказала, что не смогу выйти за него замуж. Он ответил, что, приехав в Вену повидать меня, конечно, надеялся на большее, чем дружба, но был поражен, увидев, насколько я выросла с тех пор, как мы вместе катались на лыжах во время каникул. Он признался, что считал неудобным при разговоре со мной смотреть на меня снизу вверх.
Я получила еще два предложения, которые отклонила настолько тактично, насколько могла. Затем у нас произошло внезапное и очень неожиданное событие: вышла замуж Трауте. Кто-то из наших друзей познакомил нас со своим кузеном, приехавшим в Австрию из Аргентины навестить тяжело больного отца. Ома пригласила его к нам на чай. Он пришел, но не проявил никакого особого интереса к Трауте. Вскоре отец его умер, и он собрался обратно в Аргентину. Каково же было наше удивление, когда он прислал с борта парохода письмо, в котором предложил Трауте поехать за ним следом в Буэнос-Айрес, где он работал инженером, и там стать его женой. Она была в восторге и без колебаний дала свое согласие. Я недоумевала, поскольку полагала, что замужество должно основываться на взаимной любви и общности интересов обеих сторон. В случае с сестрой я не видела никаких признаков глубоких чувств с ее стороны к этому «внезапному» жениху, кроме лишь восторгов по поводу его необычной формы предложения, а также сильной ее возбужденности, связанной с предстоящей поездкой в Южную Америку. В действительности Трауте, как и я, была не подготовлена к замужеству, и оно оказалось неудачным. После рождения их единственного ребенка они вернулись в Австрию, где развелись.
Хотя у нас были совершенно разные характеры, с отъездом Трауте я почувствовала себя одинокой и очень обрадовалась, когда дядюшка Карл позвонил из Троппау[1] и пригласил меня присоединиться к нему и его подруге-актрисе в поездке по Италии. Дядюшка Карл был несчастлив со своей женой, и симпатии всех окружающих были на его стороне, когда он позволял себе различные выходки.
Ома и я часто встречали эту актрису и вполне понимали привязанность к ней дядюшки Карла. Поэтому мне было позволено принять приглашение. Проведенное время оказалось самым счастливым для всех нас. Это была моя первая поездка и в Швейцарию. Дядюшка Карл любезно уступил мне свою машину, так что я могла поехать, куда мне хотелось, чтобы ознакомиться с достопримечательностями. Я хорошо изучила горную долину Эигадин, посетила хижину, где создавал свои полотна Сегантини[2], побывала на леднике, поднималась к истокам реки Инн. Я ездила также на итальянские озера и к доломитовым пещерам, много часов провела в картинных галереях Венеции и Милана. Наряду со всеми этими достопримечательностями мне доставляло большое удовольствие сознание того, что своим присутствием, а вернее, своим тактичным отсутствием я позволяла двум людям наслаждаться счастьем.
Во время поездки я совсем влюбилась в подругу дядюшки Карла, и, когда по возвращении в Вену у меня появилась мысль о карьере на сцене, она устроила мне встречу со своим антрепренером. Встреча состоялась в кафе «Сахер». Я вошла в хорошо обставленное и заполненное народом помещение. Там меня встретил пожилой горбун, который облизнул свой большой палец и провел им по моим бровям. Я остолбенела от удивления, а он засмеялся и сказал, что хотел всего лишь убедиться, натуральные они или подкрашенные. Потом он предложил пройти в отдельный кабинет. Я с радостью согласилась, боясь, что иначе буду публично подвергнута еще большему испытанию, чем протирка бровей слюнявым пальцем.
Был холодный дождливый ноябрьский день, и от этого отделанная красным комната казалась еще более уютной. Коротышка сказал мне, что хочет испытать мои актерские способности и что я должна сыграть роль ревнивой жены, которая хочет отвадить своего мужа от его любовницы. Мне было предложено покинуть комнату и сказано, что, когда я вновь войду, я должна буду найти его играющим роль заблудшего мужа. Я вышла и подождала, пока он не позвал меня. Он выключил все лампы, кроме одной у кушетки, на которой расположился сам. Я медленно приближалась к нему, пытаясь сдержать свою веселость, вызванную этой сценой. К сожалению, заметив в его глазах явное ликование, когда он пытался сыграть роль плута, я рассмеялась, и это положило конец моей перспективе попасть на сцену.
Вскоре после этого мой тренер по верховой езде спросил меня, не пожелаю ли я выступить на белом жеребце в постановке Макса Рейнгардта «Мистерия». Представление должно было состояться на большой арене в Вене, и школе верховой езды было предложено выдвинуть кандидатуру девушки, хорошо сидящей в седле и умеющей управлять жеребцом. Я нашла все это очень интересным, но, когда стала обсуждать свои планы с Омой, она категорически отказалась разрешить мне сыграть эту роль.
Моей следующей авантюрой было обращение к профессиональному фотографу, который делал прелестные цветные фотографии, почти как миниатюры, с вопросом, не возьмет ли он меня в ученицы. До сих пор он отказывался учить кого-либо, боясь конкуренции, но мне удалось убедить его, что я не собираюсь становиться его конкурентом, и получить согласие. В его студии я научилась подмечать в фотографии мельчайшие детали, что позднее пригодилось мне в моих зарисовках цветов, но в целом я не нашла искусство фотографирования особо привлекательным.
Мои отношения с матерью постепенно достигли критической точки. Мы, сестры, никогда не поднимали вопроса о нашем отце, но я чувствовала, что мне хочется защищать его, когда он подвергался нападкам со стороны моей матери. Что касается отчима, признать которого она постоянно пыталась заставить нас, то я ревновала к нему мать и временами просто ненавидела его за то, что он отдалял ее от нас. Некоторое время я навещала свою мать, но только тогда, когда была уверена, что ее муж отсутствует. Я любила эти посещения, во время которых мы занимались музыкой или вместе рисовали эскизы. То были редкие случаи, когда моя мать принадлежала мне. Но она стала использовать эти посещения, чтобы расхваливать отчима, противопоставляя его моему отцу, и в конце концов я перестала навещать ее.
