С середины лета, когда в стаи объединяются взрослые птицы и молодняк обоих выводков, сбор на общую ночевку может поразить своей грандиозностью. У каждой стаи из года в год существует излюбленное и надежное место, где птицы проводят ночи в полной безопасности, и, уверенные в этом, не предпринимают тех предосторожностей, которые неукоснительно соблюдаются вороньем, ночующим тоже сообща. Скворцы и не пытаются скрывать от кого-либо эти места, потому что там к ним не подобраться ни сверху, ни снизу. Не пройти и не проплыть сквозь густую щетку высокого тростника. В эти заросли можно попасть только сверху, но выбраться обратно сможет лишь тот, кто способен взлететь из них свечой, не запутавшись крыльями в стеблях трехметровой высоты.
Если скворцы ночуют на лесных полуозерах-полуболотах, интересного в их сборе мало. Слетается множество птиц часа за полтора до заката, и занимаются кто чем хочет. Одни по береговой грязи бегают, что-то склевывая с нее, другие чистятся, выдергивая у себя подносившееся перо, чтобы новое быстрее росло, третьи поют на ветках. И едва скрывается за деревьями солнце, как вся масса птиц перелетает в тростники, и что там творится, можно лишь гадать, прислушиваясь к гомону, в котором не различить отдельные голоса.
Если ночевки находятся в устьях спокойных, степных речушек, на лиманах, вечерний сбор скворцов похож на всеобщую птичью игру. С разных сторон, с лугов, полей, пастбищ летят скворчиные стаи и, сливаясь друг с другом, темным, разрастающимся облаком носятся над плесами, крепями, берегами. И вот уже не облако, а черная, просвечивающая туча, меняя очертания, то растягиваясь вширь, то снова свиваясь в огромный клубок, взлетая вверх и тут же падая к воде, без ветра кружит над притихшими тростниками. Издали кажется, что в этой плотной массе из-за тесноты и неуправляемости птицы непременно сталкиваются друг с другом, цепляют крыльями соседей. Но если оказаться внутри стаи (со мной однажды такое случилось), становится ясно, почему она так легко и быстро выполняет общий маневр: птицы, не мешая друг другу, строго держат интервалы между собой. Нет и намека на какой-либо строй, но стая так четко выполняет каждый маневр, что кажется единым телом.
Покружив над тростниками, птичье облако внезапно и чуть ли не мгновенно оседает в зарослях. А те стайки, которые прилетают с опозданием, уже без всяких предосторожностей опускаются к своим. Так каждый вечер, до глубокой осени, а иногда и до раннего ледостава. Как только задернет ледок остывшие плесы, проберется мороз и под тростниковую шубу, значит пора покидать надежное убежище.
Однако до таких холодов скворцы по своей воле остаются редко, и только сверхраннее вторжение зимы, как было, например, в середине октября 1976 года, может застать их врасплох. С кормами, особенно большим стаям, день ото дня становится хуже. Ищут скворцы ягоды, в которых есть сахар. Он в птичьем организме быстро перерабатывается в жир — энергетический запас для перелета. А что к этому времени остается на ветках? Барбарис, но его кислую красоту пробуют, кажется, те, кто видит ее впервые. Боярышник, но как-то не замечалось, чтобы он нравился скворцам. Рябина, но к ней отношение довольно неровное: то скворцы ощипывают ее не хуже свиристелей, то словно не видят могучего урожая. Декоративный девичий виноград: его дымчато-синие ягодки неприятны для нашего вкуса, но сахара в них достаточно, и подсыхающий сок склеивает пальцы, как сироп. Никто этот урожай не охраняет, птиц от него не отгоняет. Во дворах многоэтажных домов лоза, оплетая балконы и водосточные трубы, поднимается до крыш, и скворцы, помня эти дворы, из года в год появляются в них в конце сентября.
Погода в эту пору неустойчива: сегодня напоминает летнюю, а завтра налетит такое ненастье, что и в окно смотреть не хочется. Но и под холодным дождем и даже под мокрым снегом поют самые отважные, не позволяя остальным поддаться унынию, подбадривая молодых. А в погожие дни, укрывшись в листве золотого тополя, щебечет как может каждый. Одни перелетают на виноград, другие возвращаются. Скворцы ягод на землю не бросают, и поэтому урожая им хватает надолго. Перелетят в другой двор, когда все ощиплют. Но если еще синеют среди багровой листвы гроздья спелых ягод, а скворцы не прилетают день-другой, значит улетели совсем.
Снегири на улицахВсе зимнее в марте последнее. Снег и в апреле может завалить поля, перелески, городские улицы, но это уже весенний снег. И совсем последние в марте изморози. Днем солнце снимает с ветвей и проводов пушисто-ледяное убранство, а за ночь оно нарастает снова. Аллея в парке словно облако, подпираемое толстыми стволами. Каждый прутик стал вчетверо толще, и не видно, где натужно каркает ворона, зовя в компанию своих. С одного дерева у автобусной остановки изморозь осыпается сильнее, чем с других, и вместе с ней, крутясь в воздухе, падают на снег сухие крылышки ясеня.
На нижних ветках, совсем не пугаясь ожидающих автобус людей, тихонько посвистывая, пируют снегири. Их небольшие стайки, оборвав ясеневый урожай на окрестных улицах, собрались на это дерево, как на прощальный общий пир. Пятьдесят шесть красногрудых самцов и двадцать девять самок: восемьдесят пять птиц сразу на одном дереве. Где еще увидишь такое? Несколько лет назад в грозовом июле на этот ясень, не выдержав силы вихря, упал полутораохватный тополь, переломив низкорослого соседа почти пополам. Изувеченный, он остался жить с тремя нижними ветками, на которых ежегодно созревал обычный урожай. Но прилетавшие в город на зиму снегири удостаивали его своим вниманием тогда, когда для них уже ничего не оставалось на других деревьях. Уж очень людно было около него во все дни, в любую погоду, и очень низко висели пучки крылаток с вкусными семенами.
Редкая зима в нашем городе проходит без снегирей. Примерно раз в пять-шесть лет весь урожай их любимого корма остается на ветках. Случается это вовсе не потому, что в окрестных лесах и на пустырях птицам живется сытнее и спокойнее. Их нет нигде, а почему — неизвестно.
Зимой в Черноземье корма для снегирей хватает. К рябине они как-то равнодушны. Ведь в рябиновых яблочках их привлекают лишь семена. Но зачем возиться с каждым яблочком, выдавливая из него одно-два семечка, когда повсюду черноклен, ясень, сирень, бурьян разный. И — никаких конкурентов. Интересно, что в те годы, когда и в лесах, и в городе росли только деревья местного ясеня, снегири обирали с них зимой все до единой крылатки. Но как только стал плодоносить понравившийся озеленителям и лесоводам ясень пенсильванский, снегири, попробовав его семена, охладели к бывшему корму. Как-то в одну из январских метелей стихия сбила с веток все, что на них еще оставалось. Утром снегири подобрали что могли со снега и принялись скусывать почки ясеней и вязов. На ясенях обыкновенных крылатки удержались, однако ни одна птица не стала их лущить. Так за какие-то двадцать пять-тридцать лет изменился вкус снегирей.
