Немного спустя она занялась Бари. Она принесла ему воды и дала кусок сушеной рыбы. Целые часы они провели вместе наедине, и с каждым часом в Бари все сильнее и сильнее возникало желание участвовать в каждом ее движении, подползти к ней, когда она садилась, ощущать прикосновение ее платья, ее руки, слышать ее голос. Но он не выказывал этого желания. Он еще был лесным дикарем. Четвероногий варвар, полуволк и полусобака, он держал себя тише воды, ниже травы. С Умиском он заигрывал, с совой он дрался, Буша Мак-Таггарта он укусил и, если бы это удалось, не выпустил бы из него клыков. Но с девушкой он чувствовал себя совсем иначе. Он начинал ее обожать. Если бы Нипиза даже прогнала его сейчас, то все равно он не ушел бы от нее. Если бы она бросила его здесь одного, то все равно он последовал бы за нею на расстоянии. Он не сводил с нее глаз. Он смотрел, как она разложила небольшой костер и сварила кусок рыбы. Он наблюдал за тем, как она обедала. Были уже совсем сумерки, когда она подошла к нему поближе с целым пучком цветов, которые стала потом вплетать себе в волосы. Затем, играючи, она стала в шутку бить Бари кончиком своей косы. Он ежился под ударами, тоже в шутку, и она вдруг с веселым смехом схватила его обеими руками за голову и положила ее к себе на колени, прямо на цветы. Она разговаривала с ним. Гладила его рукой по голове. А затем она так близко нагнулась к нему лицом, что ему захотелось лизнуть ее мягким, теплым языком. Это была счастливая для него минута.
А затем их прервали. Послышался треск сухих прутьев под ногами. Через лес с осторожностью кошки пробирался Пьеро, и когда оба они выглянули из шалаша, то он стоял у самого края лужайки. Бари знал, что это был не Буш Мак-Таггарт. Но это был для него все-таки двуногий зверь. Моментально он ощетинился под рукой Нипизы. Он медленно и осторожно высвободился из-под нее и, когда Пьеро подошел, заворчал на него. В следующий за тем момент Нипиза была уже на ногах и бросилась к отцу. Выражение его лица испугало ее.
— Что случилось? — воскликнула она.
Пьеро пожал плечами.
— Ничего, — отвечал он, — если не считать того, что в душе у фактора ты восстановила против себя тысячу дьяволов и что…
Увидев Бари, он остановился и указал на него.
— Вчера вечером, — продолжал он, — когда фактор поймал его в силок, то он больно укусил его за руку. Рука распухла чуть не вдвое, и я сам видел, как в ней почернела кровь. Это — заражение.
— Заражение!.. — усмехнулась недоверчиво Нипиза.
Она посмотрела Пьеро в глаза. Они были мрачны, и в них светился какой-то злобный огонек, который Нипиза сочла за торжество.
— Да, заражение крови, — ответил Пьеро. — Я спрятал от него наши лекарства и сказал ему, что нельзя тратить ни одной минуты и следует как можно скорее вернуться в Лакбэн. И он испугался, этот черт! Но он все-таки не решается. С почерневшей рукой он боится отправиться один и просил меня сопровождать его. Слушай, Нипиза. Мы уходим с заходом солнца. Но перед уходом я должен тебе кое-что сказать.
Бари увидел, как они сели рядом в тени старых сосен. До него донесся их тихий говор, главным образом Пьеро, и наконец он увидел, как Нипиза обняла обеими руками отца за шею и как затем Пьеро ушел обратно в лес. Ему подумалось, что она уже больше никогда не повернет к нему своего лица — так долго она смотрела вслед своему удалявшемуся отцу. А когда она наконец вернулась к нему, то уже не показалась ему той Нипизой, какою она была, когда заплетала в волосы цветы. Она уже более не улыбалась. Она опустилась перед ним на колени и вдруг резко схватила его обеими руками за голову.
— Заражение крови… — прошептала она. — Это ты, ты, Бари, отравил ему кровь! У тебя было что-то на зубах! О, как бы я хотела, чтобы он умер! Потому что я боюсь его… боюсь!
И она задрожала.
Может быть, в этот самый момент природа заставила Бари понять и добилась наконец от него того, что он постиг, что отныне его свободный день уже погас и что восход и заход его солнца на небе уже будет зависеть для него от этой девушки, рука которой покоилась на его голове. Он тихонько заскулил, постепенно стал придвигаться к ней и уже сам, добровольно положил ей голову на колени.
Долгое время Нипиза сидела, не двигаясь, в лесу с полными руками цветов, и Бари чисто по-собачьи смотрел обожавшими глазами ей прямо в лицо.
Только благодаря своим необыкновенным ласковости и кроткому обращению и, главное, безграничному доверию она сразу же приручила к себе Бари. Теперь он готов был исполнять малейшее ее желание.
Когда она подняла голову и посмотрела наверх, то тяжелые облака массами плыли над вершинами деревьев. Сразу потемнело. В шепоте ветра и в мертвой тишине сгустившегося мрака чувствовалось угрюмое приближение бури. Теперь уже не будет ни солнечного заката, ни луны, ни звезд, так что идти будет темно; и если Пьеро и фактор из Лакбэна еще не отправились в дорогу, то ввиду непроглядной темноты, которая не замедлит скоро окутать всю землю, они обязательно останутся дома.
Нипиза вздрогнула и вскочила на ноги. В первый раз вместе с нею вскочил и Бари и стал сбоку ее. Над ними, точно огненным ножом, молния из края в край разрезала небо, и вслед за нею раздался оглушительный дар грома. Бари попятился назад, точно его ударили по лбу. Он немедленно забился бы под ветви шалаша, но, взглянув на Нипизу, увидал в ней что-то такое, что внушило ему уверенность. Гром ударил снова. Но на этот раз Бари уже не попятился. Он устремил глаза на нее.
Она стояла, выпрямившись, такая стройная в этом надвигавшемся мраке, рассекаемом молниями, и ее красивая голова, откинувшаяся назад, разжатые губы и сверкавшие глаза были точно у высеченной из мрамора богини, приветствовавшей разгулявшиеся стихии. Может быть, это происходило оттого, что она родилась именно в бурную ночь. Много раз Пьеро и ее покойная мать рассказывали ей о том, как в ночь ее появления на свет небо раскалывалось на части от ударов грома и от непрерывных вспышек молнии, весь мир был похож на ад, как все ручьи вышли из берегов и тысячи стволов деревьев валились от неистовства бури и как за шумом дождя, хлеставшего по крыше их избушки, не было даже слышно стонов роженицы и первых криков ее младенца. Вероятно, именно в ту самую ночь в нее и вселился дух молнии и грома. Она любила их и теперь встречала их с удовольствием. Буря помогла ей забывать обо всем, кроме величавой красоты природы; ее полудикая душа трепетала от раскатов грома и вспышек молнии, и она то и дело поднимала к небу обнаженные руки и смеялась от радости, что дождь промачивал ее до костей. Вот и теперь она могла бы долго простоять на этой лужайке в ожидании ливня, если бы беспокойство Бари не обратило на него ее внимания. И как только кругом, точно свинцовые пули, забарабанили первые крупные капли дождя, они отправились вместе с ним к себе в шалаш из можжевельника.
