Бари уже испытал однажды бурную, грозовую ночь; это было тогда, когда он сидел, спрятавшись под корень дерева, и вдруг увидел, как молния зажгла перед ним высокий пень. Но теперь он был уже не один, и теплое легкое давление на его спине и голове от ее руки сообщало ему какую-то страшную, неведомую уверенность. При каждом новом ударе грома он ворчал. Ему хотелось даже схватить зубами молнию, так он осмелел в ее присутствии. Под своей рукой Нипиза чувствовала, как напрягалось его тело, и в моменты наступавшей жуткой тишины она слышала, как звонко и беспокойно он пощелкивал зубами. Затем хлынул дождь как из ведра. Он совсем не был похож на те дожди, которые Бари уже не раз переживал. Это было целое наводнение, точно в черном небе прорвалась плотина или лопнул водопровод. В какие-нибудь пять минут шалаш превратился в холодный душ; не прошло и получаса, как от такого сплошного ливня Нипиза уже промокла до самых костей. На ней не было сухой нитки. Вода ручьями стекала у нее по груди и по спине и целыми потоками скатывалась с ее волос, капли висели у нее на ресницах, а одеяло было уже так мокро, что из него можно было выжимать воду, как из выстиранного белья. Бари чувствовал себя в мокроте так же скверно, как и тогда, когда он вместе с молодой совой попал вдруг в шумный поток, и потому он старался все теснее и теснее прижиматься к Нипизе. И до тех пор, пока гром не укатился наконец куда-то на восток и молния не стала сверкать уже так часто, а мигала уже где-то далеко, время для него казалось бесконечным. Но и после этого ливень продолжался еще целый час. Затем он прекратился так же неожиданно, как и начался. Весело засмеявшись, Нипиза поднялась на ноги. Вода хлюпала у нее в мокасинах, когда она вышла на воздух. Бари последовал за ней, хотя она и не звала его. Теперь уже под вершинами сосен плыли одни только разорванные облака. Блеснула звездочка. Затем другая. Нипиза остановилась и стала их считать, пока их не высыпало столько, что она запуталась. Прояснилось совсем. После непроглядного мрака во время бури от звезд стало совсем светло.
Нипиза опустила глаза и вдруг увидела Бари. Он был уже не на привязи, ничто его больше не удерживало, и свобода открывалась перед ним со всех сторон. И все-таки он от нее не убежал. Мокрый, как мышь, он смотрел на нее во все глаза и ожидал. Нипиза сделала движение к нему, и он не отступил.
— Нет, ты уже не оставишь меня, Бари, — сказала она. — Теперь ты все равно от меня уже не убежишь. Поэтому бегай на свободе. А теперь… теперь давай добывать огонь!
Огонь!.. Первый Пьеро сказал бы, что она сошла с ума. Во всем лесу ни сука, ни веточки, которые бы оказались сухими! И Нипиза, и Бари не могли не слышать, как вокруг них повсюду бежала вода.
— Огонь, — повторила она. — Пойдем за берестой, Бари!
Мокрое платье прилипло к ее телу со всех сторон, и она, как привидение, пересекла полянку и скрылась в густой чаще деревьев. Бари следовал за ней. Она направилась прямо к березе, которую приметила еще днем, и стала сдирать с нее кору. Набрав ее полную охапку, она высыпала ее перед шалашом и стала наваливать на нее кучку сырых веток, пока не завалила ее совсем. Из находившейся в шалаше бутылки она высыпала несколько спичек, и при первом же прикосновении пламени одной из них к березовой коре эта последняя вспыхнула, как промасленная бумага. Не прошло и получаса, как костер Нипизы горел уже так ярко, что если бы не окружавшие его стены леса, то он был бы виден даже от хижины, за целую милю отсюда. Она перестала подкладывать в него хворост только тогда, когда пламя стало достигать в вышину более полуторы сажени. Тогда она воткнула в землю две большие жерди, повесила на них одеяло и стала его сушить. После этого она стала раздеваться. Голая, она приблизилась к огню, и он окрасил ее тело в оранжевый цвет. Она была удивительно хорошо сложена и походила на прекрасную сильфиду, которая вышла из зеленых волн океана, чтобы подышать чистым воздухом. Она запрокинула назад голову и вытянула кверху руки, точно там, где-то среди звезд, находился тот дух, которого она приглашала молчаливо к себе. А затем Бари увидел, как под влиянием тепла от костра от ее одежды вдруг повалил пар и как она распустила свои влажные волосы. Благодаря дождю охладился воздух и, напоенный сладким ароматом от можжевеловых кустов и от сосен, заставлял быстрее обращаться в ее жилах кровь. Она забыла о всех неприятностях ливня. Она уже ничего не помнила ни о факторе из Лакбэна, ни о том, что говорил ей Пьеро. Теперь она представляла собою лесную птицу, такую же дикую, как и те полевые цветы, на которых она стояла босыми ногами. И в роскоши этих удивительных часов, которые последовали за бурей, она уже не могла ни думать, ни видеть перед собою ничего такого, что могло бы ее обеспокоить. Она прыгала вокруг Бари, и глаза ее были веселы, и губы смеялись от безотчетного счастья, от простого счастья, состоявшего лишь в том, что она была жива, впитала в себя ароматный лесной воздух и видела над собой эти удивительные звезды на роскошном, бархатном небе. И вдруг она остановилась перед Бари и, протянув к нему руки, весело расхохоталась.
— Ах, Бари, — воскликнула она. — Что, если бы и ты мог сбросить с себя свою шкуру так же легко, как и я сбросила с себя одежду!
Она глубоко вздохнула, и глаза ее засветились от внезапно нахлынувшего на нее вдохновения. Брови ее приподнялись, и на губах появилось плутовское выражение. Она наклонилась к Бари еще ближе и прошептала:
— Теперь там глубоко и… так приятно! Знаешь что, Бари? Пойдем сейчас купаться!
Она тихонько подозвала его, сунула ноги в мокрые мокасины, и они отправились в лес к ручью. Теперь он был глубок и широк от дождя, раза в три больше, чем до бури. Она слышала, как он шумел и клокотал. В его рябившей поверхности отражались звезды. Она немного постояла на камне, нависшем футов на шесть над водой, затем собрала волосы в узел и бросилась, как тонкая белая стрела, в воду. Бари видел, как она летела. Он слышал, как ее тело ударилось о воду. Целых полчаса он лежал на камне на животе, у самого его края, и наблюдал за ней. То она плавно проплывала как раз под ним, а то быстро, как выдра, которую он уже видел не раз, разрезала поверхность воды и затем, неожиданно нырнув, скрывалась. В такие минуты сердце у Бари замирало, и ему казалось, что она уже не вернется назад. Однажды она так долго пробыла под водой, что он даже стал скулить. Он отлично понимал, что она не выдра и не бобр, и потому легко вздохнул, когда она вышла наконец из воды совсем.
Так прошла их первая ночь: буря, прохлада, глубокая речка, громадный костер и позже, когда высохли одежда и одеяло Нипизы, крепкий сон. Рано утром они вернулись в хижину. Это было очень осторожное приближение. Но из трубы дым не шел, и дверь оказалась запертой.
