Наступает день, когда всё в джунглях блёкнет и самые запахи, которыми напитан тяжёлый воздух, словно стареют и выдыхаются. Этого не объяснить, но это чувствуется. Потом наступает другой день, когда все запахи новы и пленительны, и у лесных жителей топорщатся усы, и зимняя шерсть сходит у зверей длинными свалявшимися клочьями. После этого выпадает иной раз небольшой дождик, и все деревья, кусты, бамбук, мох и сочные листья растений, проснувшись, пускаются в рост с шумом, который можно слышать. А за этим шумом и ночью и днём струится негромкий гул. Это шум весны, трепетное гуденье — не жужжанье пчёл, и не журчанье воды, и не ветер в вершинах деревьев, но голос пригретого солнцем, счастливого мира.
Прежде Маугли всегда радовался смене времён года. Это он всегда замечал первый Весенний Глазок глубоко в гуще травы и первую гряду весенних облаков, которую в джунглях ни с чем не спутаешь. Его голос можно было слышать по ночам, при свете звёзд, в сырых низинах, густо усеянных цветами; там он подпевал хору больших лягушек или передразнивал маленьких сов–перевертней, что ухают всю весеннюю ночь напролёт. Как и весь его народ, из четырёх времён года он выбирал весну для своих скитаний — просто ради удовольствия бегать, рассекая тёплый воздух, по тридцать, сорок и пятьдесят миль, от сумерек до утренней звезды, и возвращаться, хохоча и задыхаясь, в венке из свежих цветов. Четвёрка волчат не кружила вместе с ним по джунглям — она уходила петь песни с другими волками.
У обитателей джунглей бывает много хлопот весной, и Маугли слышал, как они мычат, вопят или свищут, смотря по тому, что полагается их породе. Их голоса звучат тогда не так, как в другие времена года, и это одна из причин, почему весна зовётся Временем Новых Речей.
Но в эту весну, признался он Багире, всё было для него не так, как раньше. Едва побеги бамбука окрасились в пятнисто–бурый цвет, он стал ждать того утра, когда переменятся запахи.
Когда же оно пришло и павлин Мор прокричал новости на весь покрытый туманом лес и Маугли открыл рот, чтобы подхватить клич, слова замерли у него в горле, и он от кончиков пальцев до корней волос почувствовал вдруг, до чего он несчастен, — и оглядел себя в полной уверенности, что оцарапался о шипастый куст. Наступило первое утро весны, и павлин Мор, сверкая бронзой, синевой и золотом, возвестил новые запахи. Другие птицы подхватили его клич, и с утёсов над Вайнгангой Маугли услышал хриплый визг Багиры, похожий и на клёкот орла и на конское ржанье. Вверху, среди налитых соком ветвей, кричали и возились обезьяны.
Маугли стоял с рвавшимся из груди ответным возгласом, с трудом проглатывая слишком упругий воздух, и горе мешало ему сделать полный вдох. Он озирался вокруг, но видел только, как насмешливые обезьяны дразнятся и прыгают среди деревьев и как павлин Мор пляшет внизу, на склоне горы, раскинув свой радужный хвост.
— В джунглях пахнет по–новому! — крикнул павлин Мор. — Доброй охоты, Маленький Брат! Что же ты не отвечаешь?
— Маленький Брат, доброй охоты! — просвистел коршун Чиль, слетая вниз вместе со своей подругой.
Оба они проскользнули под самым носом у Маугли, так что пучок белых пушистых перьев слегка задел его.
Лёгкий весенний дождик — его называют Слоновым Дождиком — прошёл по джунглям полосой в полмили, оставив позади себя намокшие и качающиеся молодые листья, и закончился двойной радугой и лёгким раскатом грома.
Весенний шум прервался на минуту и примолк, зато весь Народ Джунглей, казалось, гомонил разом.
Весь Народ Джунглей, кроме Маугли.
— Я хорошо поел, — сказал он себе, — я вдосталь пил. У меня не горит и не выворачивается желудок, как было, когда я проглотил кусок голубого корня, про который мне черепаха Уву сказала, будто его можно есть. Но мне плохо, и я, неизвестно почему, обидел Багиру и остальных друзей. Меня бросает то в жар, то в холод, хотя мне не холодно и не жарко, и я сердит неизвестно на что. Ха! Пора пробежаться!
Сегодня я побегу через горы. Да, пускай мой весенний бег ведёт меня к болотам Севера и обратно. Мне слишком долго без особых усилий доставалась добыча. Четверо побегут со мной, а то разжирели, как свиньи.
Маугли кликнул клич Стаи, но ни один из четверых волков не отозвался. Они были за пределами досягаемости голоса и пели весенние песни — песни о новой Луне и новой охоте — вместе со Стаей. Весной Народ Джунглей не делает различия между днём и ночью. Маугли испустил короткое тявканье, но услыхал в ответ насмешливое мяуканье маленького пятнистого древесного кота, лазавшего по веткам в поисках птичьих гнёзд. Маугли, мигом рассвирепев, выхватил нож, но тут же состроил высокомерную гримасу, хотя смотреть на него было некому, и хмуро зашагал вниз по склону, сдвинув брови и вздёрнув подбородок. Но из жителей джунглей никто его ни о чем не спросил. Все были заняты своими делами.
«Да, — сказал Маугли сам себе, хотя в душе и сознавал, что не прав, — вот если дикие собаки придут из Декана или Красный Цветок запляшет в бамбуках, тогда все джунгли, хныча, бегут к Маугли и называют его большими, как слон, именами. А теперь, оттого что закраснел Весенний Глазок, а павлин Мор, всем на потеху, выставляет кривые ноги в весеннем танце, все джунгли взбесились, как шакал Табаки… Клянусь буйволом, который меня выкупил, Хозяин я в джунглях или нет?»
— Да тихо там! Что вы здесь делаете?
Двое молодых волков из его Стаи мчались вниз по тропе, ища открытого места, где можно было сразиться. (Вы помните — Закон Джунглей запрещает драться на глазах стаи.) Шерсть у них на загривках топорщилась, как жёсткая щетина, они взлаивали и припадали к земле, примериваясь для первого броска. Маугли прыгнул к ним и схватил противников за глотки, думая отшвырнуть их в разные стороны, как часто проделывал во время игр. Но он никогда ещё не вмешивался в весеннюю схватку. Волки рванулись друг к другу, отбросили его и молча покатились вниз, крепко сцепившись. Маугли вскочил, он даже упасть не успел, и, обнажив нож и зубы, готов был на месте прикончить обоих только за то, что они дрались, когда он хотел, чтобы они вели себя смирно, — а ведь любой волк, согласно Закону, имеет право на драку.
Он закружил вокруг них, готовый нанести двойной удар, едва минует первый миг сражения, но пока он ждал, сила как будто оставила, его, он опустил нож, спрятал лезвие и осмотрелся.
— Я отравился, — сказал он чуть погодя. — С тех пор как я убил Шер-Хана, никто из Стаи не смел отшвырнуть меня. А это же молодёжь, слабейшие охотники в Стае. Сила ушла от меня, теперь я умру. О Маугли, но почему ты не убил их обоих?
