Как я уже сказал, В. А. Селюгин, отец Ильюши, был кинологом, экспертом высокого класса. Сам Илья к судейству не стремился, однако знатоком этого дела стал отличным. Стоя с ним на выставках у канатов ринга, я неоднократно убеждался в верности его прогнозов. Если судья квалифицирован и нелицеприятен, собака, примеченная Ильей в начале судейства даже в самом хвосте ринга, подвигалась вперед неукоснительно. И натасчик он отменный.
История с Ладой, рассказанная мной в начале, чтобы показать мягкость характера Ильи, в какой-то мере случайна. Поставленные им собаки отличались вежливостью и, можно сказать, добровольным послушанием. Не раз мы встречались с Ильей на картах Пробы и Владыкина, занимаясь одним и тем же любимым делом — обучением молодых собак. Неторопко, заложив руки за спину, идет он по высокой уже отаве. Ни плетки у него, ни прутика, даже поводок спрятан в карман (ударить собаку — избави боже!). Следит за ученицей и все время негромко с ней разговаривает:
— Хорошо, хорошо, ну вот, а это зачем? Брось! Птичка! Тише! Тише! Тут надо поаккуратнее, бекас не дупель, разом столкнешь. Тише!
Понимает работу легавой. Помнится, я решил показать ему работу только что поставленной в поле ирландки. Недолго мы ходили по болоту: он смотрел на работу собаки внимательно, не отрываясь. Сказал: «Будешь дипломами баню оклеивать». Оказался прав: это была будущий всесоюзный чемпион Искра. Совсем не значит, что Илья снисходительно подходил к оценке полевого досуга собаки. Крепко запомнил я обидный для меня, собаковода, случай.
Была у меня гончая, англо-русская выжловка Радоль. Илья слушал ее, когда выжловочке не было еще года. Сказал: «Работать будет, старательная, но… голос, голос — льет хорошо, двоит, но писк, доносчивости нет. Нельзя таких в породу пускать: у гончих первая цена голос, а тут…» Прошло несколько лет. К тому времени Радоль имела четыре диплома первой степени, дважды — звание чемпиона области и всесоюзную известность за второе и третье места на межобластных состязаниях при твердой семерке за голос.
Чемпион Радоль Ливеровского на выставке.
На наших встречах друзей-гончатников Илья твердил свое. Мне казалось это обидным и неверным, говорил: «Ильюша, ты Дольку первопольной слушал, она же щенилась, взматерела — послушал бы теперь, а?» Он был не против. И вот так сошлось, что в охотничий сезон мы вдвоем оказались на охоте в новгородской деревне Изонье, что на реке Увери. Удивительная вещь — человеческая память! Бывает, что года не вспомнить, какой он был и что в нем было, а бывает день — так врежется в память, будто вчера все случилось. Так запомнился мне один красивый день первозимья.
В ночь была перенова — на довольно глубокий уже снег пала легкая порошка пальца на полтора. Мы с Ильей и Радолью-Долькой на поводке спустились с деревенского бугра на поле по Чебеневской дороге. Солнце встало и зажгло в снегах искры. Разноцветные. Мне особенно приглянулась одна, густо- и ярко-красная. Захотелось посмотреть, как это получается. Не поворачивая головы — иначе искра пропадала, — я присел как можно ниже, убедился, что горела льдистая пластиночка — скорее иней, чем снега, — и… опрокинулся на спину: Долька рванулась на какой-то след.
— Держи, держи, — закричал Илья, — не спускай!
С поля вышел и потянулся по дороге свежайший малик. Вот отчего так дернула выжловка.
— Держи, — повторил Илья, — бог знает сколько он пройдет по дороге, набросим — отстанем.
Илья внимательно пригляделся к следу, сказал:
— С поля пришел; подумалось — не с черным ли надхвостьем? Нет, гляди, беляк.
Я посмеялся:
— В книжках теперь и беляков принято с черными хвостиками рисовать.
— Это точно. Мать-дорога!
Илья поскользнулся, совершил в воздухе немыслимый поворот и грохнулся во всю свою немалую длину. Ружье с оборванным погоном отлетело далеко в сторону.
— Жив? Не ушибся?
— Ничуть. Хорошо, ГАИ поблизости нет. Твердый прокол.
— За что?
— Покрышки лысые, рисунка протектора не видать, и занесло — скорость не обеспечивала безопасности. Подожди маленько: ремень подвяжу, есть веревочка.
Кончились поля, дорога идет вдоль склона в лиственном молодняке. Долька попискивает и тянет. Прошли с полкилометра. И вот она, скидка! Издалека заметили сияющую голубую лунку за обочиной. Подошли. Налево березняк вплотную. Направо, начиная с дороги вниз, долинка, открытая до опушки леса. На скате два густых ивовых куста, малик уходит к первому, а дальше…
Илья потихоньку смеется:
— Гляди! Ну и нахал! Рядом с дорогой…
Сверху нам хорошо видно: от первого куста ко второму цепочка концевых прыжков — и все. Дальше вокруг чистейший ровный снег. Принудить Дольку стоять со снятым ошейником, как полагается перед набросом, было трудно. Гоном молотит, попискивает, с трудом заставил, наконец:
— Арря! Давай!
Выжловка бросилась по следу, обошла первый куст и перед вторым стала. Ну прямо легавая! Гон задран и неподвижен, передняя лапа поднята. Снежный прах с легким шуршанием запылил в ветках куста — на открытое выкатился большой, чисто выкуневший беляк. Посовываясь на резком ходу в рыхлом, он выбрался к опушке, справился и бойко замелькал между деревьями. Рыдая и захлебываясь, навзрячь мчалась Долька.
Зарядили ружья. Илья предложил:
— Постоим на дороге: наверняка сюда выпрет.
Заяц на дорогу не вышел. Ровный неумолчный гон то приближался, то отдалялся, шел внизу в заснеженном лиственном лесу, куда очень не хотелось идти. Пришлось, да и зазябли, стоять, хоть мороз и небольшой. Болотистый хламной лесок был исхлестан во все стороны следами зайца и выжловки. Передвигаться здесь было трудно: тонкий лед под снегом то и дело не выдерживал, сапоги с хрустом проваливались в черную жижу. И густо, только кое-где небольшие плешины рубок. Илья сказал:
— Гляди, дрова у бабы рублены: сто раз топором стукнуто, пни на конус, как у бобров. Эх, бедолаги! Мужиков-то раз-два…
Подстоять не получилось. Настойчивый звонкий гон проходил иногда совсем рядом. В прогалах мелькали пестрые бока Дольки. Два раза я слышал легкий шорох, видел в гущине осыпь снега — по тому месту, неистово трубя, проносилась выжловка. Рядом за белой стеной глухо хлопнул торопливый дуплет. Желанное «до-о-шел!» не последовало. Я вышел на боковую опушку леса, откуда не раз доносился голос Дольки, и обрадовался: на поле по кромке березняка шла натоптанная тропа, целая канава, — видимо, не раз тут проходил гон. Лаз неплохой — стал прямо на следах. Гон приблизился. Далеко в поле заметил выжловку — шла с голосом в мою сторону. Где же заяц? Подумал — и тут же увидел: он близко и бойко катил по тропе мне в ноги. Срываю с плеча ружье — досада! — он заметил, скинулся в два прыжка в кусты. Бесполезный выстрел вдогонку. Долька промчалась, срезав угол.
