Чего ты молчишь, или не так?
Я продолжал на нее смотреть, поскольку и она не отводила глаз. Ожидал, что она подтвердит, что видит и слышит, а не придумана мной и не исчезнет от того, как посмотрит на нее солнечный луч. Я вздрогнул от прикосновения: меня задел лист, упавший с верхушки клена, растревоженного стайкой воробьев. Оторвалось несколько листьев, я успел подхватить тот, что меня задел, самый яркий и большой, не помещавшийся на моих ладонях. Давно на него загадав, я подхватил лист и был счастлив.
Тут я увидел двух девочек, идущих через дворик со школьными ранцами за плечами. В одной из них узнал Машку, дочку Заборовых. Девочки направлялись из школы к Соломенной через эти старые домики. Проглядев, откуда они появились, я удивился: как они свободно прошли в этот дворик, где я видел одни стены? Танюша, подруга Машки, провела меня, и тайна раскрылась. Я не отделил от дворика соседнее каменное строение, которое своей косой стеной создавало оптический обман тупика. В благодарность я поцеловал Танюше, как большой, охолодавшую ручонку. Довольная, она унеслась от меня на много лет. Мы встретимся снова, когда она станет валютной Таней.
Можно только удивляться, как я не отделил от дворика этот новый строящийся писательский особняк и не приметил ясно видневшуюся улочку Румянцева! Должно быть, я был, как во сне, и я в него вполне отчетливо вступил, связав с тем, что приснилось сегодня ночью. Был странный дождь с такими сильными редкими каплями, что они создавали звон разбитого стекла. Просыпаясь, я пытался удержать в сознании то, что видел, мне хотелось записать на полях рукописи, но я и тогда понимал, что это невозможно. В том сне была женщина, похожая на эту, что в дворике, одно и то же лицо. Но это такая же схожесть, как ее и нет. Не назвав себя, она имела имя Герцогиня. Веселая, вообще такая, что я к ней не мог подойти и себя рядом с ней поставить, она, неуловимая, пользуясь своей безнаказанностью, протянув в бесконечности руку, схватила мою рукопись со стола! Я успел лишь заметить на ее ладони - там, где тянется, загибаясь, линия судьбы, - пятнышко моих чернил… Мне было никак не понять, отчего она там сидела, моя Герцогиня. Ведь она имела мою рукопись, а значит, знала все обо мне. Или она не могла найти ход из этого дворика? Выйти, как я, на эту улочку, разгадав косую стену особняка?
Вернули меня в реальность подметальщицы мусора, очищавшие водосточную решетку… Знакомые тетки! Я ехал с ними сегодня в утреннем трамвае. Одна из них, сметая листья, стояла в таком наклоне, что я загляделся на могутные ляжки, засиверенные от холода выше чулок. Один чулок был с дырой. Уже миновав их почти, я услышал крик и оглянулся: баба внезапно упала в лужу.
- Вот же, стояла крепко, чего упала? - раздумывала она. - Видно, малец на меня глянул так. Вот нога и подвернулась.
- Он только глянул, а ты упала! - засмеялась напарница, не спеша подать руку.
Я видел, как трудно она поднималась. Может, отбила бок, не дай Бог! Но - смеялась! Вот так и надо подниматься, смеясь: «Я смеюсь и умираю» (Генрих Гейне).
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ПРОЩАНИЕ С СОБОЙ
Шкляра любил всякие розыгрыши. Не обошлось без представления и на этот раз. Я расслышал стук в окно, встал со стула. Мне мешал смотреть букет на подоконнике. Шкляра в своем светло-сером с красной искрой пальто с поднятым воротником, в вязаном кепи стоял ко мне спиной, рядом с шофером. Водитель, улыбаясь, смотрел в мое окно. Если б я получше пригляделся к «Шкляре», используя подсказывающую ухмылку водителя, то обнаружил бы, что пальто на нем сидит не по фигуре. Да и кепи натянуто, как для смеха. Не сообразил я и того, что из переулка Шкляра никак не мог дотянуться до моего окна. В окно же именно постучали, а не бросили камешком. Со мной случилось полное выпадение из обстановки, так как все мои чувства устремились в центр: Шкляра приехал! Но что выговаривать себе уступки? Я лажанулся на примитивном розыгрыше, приняв девицу Шкляры за его самого. Крикнул ей в форточку: «Чего ты стоишь? Заходи, я здесь!…»
Девушка обернулась и передала мне привет ладошкой. Шкляра же, без пальто и кепи, высунулся из гладиолусов в палисаднике, где прятался на корточках, и заплясал от веселья, что обман удался. Я не сомневался, что Шкляра, вовлекая в розыгрыш свою девушку, не поскупился разрисовать ей, какой я есть, а я соответственно и высунулся с оригиналом.
Теперь последует второй акт, и он последовал, когда Шкляра, увидев заспешившую, чуть ли не бегущую на рысях Веру Ивановну, начал обеспокоено выяснять: что со зрением у Бори? А как у него со здоровьицем вообще?… Вера Ивановна, подстраиваясь в тон, отвечала со смешком: одичал, сидит взаперти, еле уговорила выйти из дома. Да я не прислушивался уже! Быстренько избавил комнату от лишних вещей, затолкав их, как попало, в чемодан. Не пожалел и лучшего платья Натальи, висевшего на плечиках. Тоже сунул в чемодан, отчего крышка так отскочила, что еле защелкнул на замки. Разостлал на кровати белое с розами покрывало. Выкинул в форточку увядший букет. Букет стоял давно, я вылил затхлую воду из кувшина. Принялся облагораживать свой бедный, в чернильных пятнах, стол. Занятый этими суматошными приготовлениями, я услышал, как Шкляра, подойдя к двери, давал распоряжения моей хозяйке: «Сыр нарежьте тоненько, Вера Ивановна…» - «Конечно, Игорь! Или я не знаю, как подают сыр?» - «В этом я не сомневаюсь, - отвечал Шкляра. - Это Боря привык резать кусками, по-матросски…» - «Да у него и сыра нет, - продавала Вера Ивановна. - Он вообще в магазин не ходит». - «Привык к судовым камбузам, тяжело отвыкать», - посочувствовал мне Шкляра.
Вот он появился на пороге, ухмыляясь, ставя брови углами, напуская на себя ребячье выражение шкодливой невинности… Эх, что говорить! Все еще любивший Шкляру, я все его ужимки перетолковывал в его пользу. Ни с кем до и после не возникало у меня таких чувств, когда я мог, лишь его завидев, так просто отбросить все, что скопил о нем.
Но так ли на самом деле? Начав анализ наших отношений с рыбалки на я Соже, я еще не добрался до того, что случилось, когда уехали москвичи, и мы, прогулявшись по городу, вернулись в его дом в Буденновском переулке, напротив кинотеатра «Родина». Я откладывал это главное место до его приезда ко мне? Тем не менее, как только Шкляра ступил на порог, я почувствовал с ликованием, что я избавлюсь от Шкляры. Не может такого быть, чтоб я ему простил и эту рыбалку, и то потрясение, что пережил у него дома! Я вырву его из сердца. Сегодня будет последний день его властвования.
Шкляра и не предполагал, какие у меня мысли. Оговорив меня у Заборовых, он заявился ко мне со своей девчонкой, чтоб уже оговаривать при ней:
