А всего через день я оказался на вершине сопки поблизости. Вид открывался еще шикарнее на все стороны света, но при свете дня себе под ноги и на береговую линию было лучше не глядеть. Мусор, обшарпанные постройки, совершенное отсутствие потребности в благоустройстве, как в стране «третьего мира». Еще и свистопляска улица какой-то злобной мошки, мешающей глазеть и снимать. А на экране и на фотографиях все будет выглядеть привлекательно, как и подобает.
Памятники и достопримечательности
Как человек приезжий, естественно, я вправе поделиться только собственными, достаточно фрагментарными впечатлениями. Пешеходу во Владивостоке приходится временами попотеть, зато катание на машине по крутым горкам, когда только успевай переключать зрение с ближних видов на дальние и обратно, занятие восхитительное. С первого взгляда я влюбился в улицу Светланскую, с ее женским именем и вереницей живописных дореволюционных фасадов. Гостиница «Версаль», где размещался партизанский штаб Лазо, жили спасенные челюскинцы и останавливался по пути в Шанхай прототип Штирлица. На перекрестке с Алеутской богатейший краеведческий музей имени Арсеньева — через дорогу от всем известной по теленовостям высотки краевой администрации. Здесь Светланская выходит на набережную, где изначально заведено было так: солнечная, глядящая на бухту Золотой Рог сторона улицы была отведена для гражданского строительства, а теневая для казенных зданий и учреждений. Поэтому напротив монумента Борцам за власть Советов на четной стороне — на нечетной расположены бывший отель с театром «Золотой Рог» и магазин, уже сто лет зовущийся за отделку своего фасада «Зеленые кирпичики». По правую руку — мрачноватое здание Дома офицеров флота, скверы с советскими памятниками и недавно восстановленная и похожая на бисквитный торт Триумфальная арка, сооруженная в 1891 году к приезду во Владивосток цесаревича, будущего Николая Второго (в Японии наследник получил от уличного полицейского удар саблей плашмя по голове, испытал сатори и немедленно по прибытии во Владивосток заложил последнюю версту Транссибирской железнодорожной магистрали — опрокинул серебряную тачку на насыпь и забил серебряный костыль в полотно), а по левую — легкомысленный фасад в стиле «а-ля рюсс» и вычурное здание гамбургского торгового дома «Кунст и Альберс» (в советское время служившее ГУМом), а также книжный магазин торговой сети «Книжный червь» (располагающей, на столичный манер, литературным кафе) и единственный уцелевший гастроном (где цены на все существенно выше московских). Поэтому берешь водку на нечетной стороне улицы и переходишь на четную, чтобы было с чем пообедать в безалкогольном православном кафе.
Кстати, когда стали возвращать храмы представителям разных конфессий — костелы, кирхи, молельные дома, — обнаружилось, что православным верующим и возвращать-то нечего. Стыдливо передали им стрелковый тир и кинотеатр, построенные на месте разрушенных церквушек и срытых кладбищ, да восстановили взорванный кафедральный собор — и на том спасибо. Жить у моря и не верить в Бога — как-то это не по-русски. А жили ведь.
Вообще, что считать достопримечательностью — в значительной мере дело вкуса. Несомненной достопримечательностью Владивостока является построенный в 1912 году железнодорожный вокзал, где на отметке «9288 км» заканчиваются рельсы Великой Транссибирской магистрали. Его здание имеет очевидное сходство с шехтелевским Ярославским вокзалом в Москве — на «нулевом километре» Транссиба. Но более всего впечатляет пешеходный мостик над путями, соединяющий его с современным зданием морвокзала, как бы приглашающий немедленно пересесть с поезда на корабль и продолжить путешествие.
Достопримечательностью являются также памятники, единственные в своем роде: адмиралам Макарову и Невельскому; купцу Якову Семенову — первому гражданскому жителю Владивостока, разбогатевшему на торговле морской капустой и много сделавшему для развития родного города; поэтам Осипу Мандельштаму, погибшему здесь в пересыльном лагере ГУЛАГа, и Александру Пушкину, прозванному местными остряками за необычность позы «писающим Пушкиным». Достопримечательностью можно считать и установленную на набережной на постаменте настоящую подводную лодку времен Второй мировой войны. Но вот аляповатые муляжи уссурийских тигров у парадных подъездов на улице Тигровой, этакая пародия на каменные изваяния львов в других городах, — это достопримечательность или нет? Или элитарная книжная лавка в помещениях бывшей барской конюшни, в двух шагах от смотровой площадки над верхней станцией фуникулера? А ведь надежные кирпичные дореволюционные постройки посреди дощатых времянок советской «нахаловки» — настоящая экзотика исчезающего Владивостока. Ей на смену грядет элитная жилая застройка, как та, что нависает над улицей Посьетской. Глядишь на нее, словно из ущелья на Град Небесный, — шейным мышцам больно и сфотографировать невозможно.
Тигры и капитаны
Еще Чехов по пути на Сахалин видел в Амурском заливе резвящегося кита, что не было редкостью и привело писателя в восхищение. А одну из улиц Владивостока назвали Тигровой оттого, что тигры извели всех собак у первых поселенцев. Тигр может не тронуть человека, но присутствия собаки в своих охотничьих угодьях не потерпит. Одни говорят, что он видит в ней естественного конкурента и зачищает от нее территорию. Другие уверяют, что тигру просто очень нравится вкус собачьего мяса, и поэтому на «безрыбье» он предпочитает корейцев, употребляющих собак в пищу, что отдает совершенной уж «собачатиной». Известно, что обитание по соседству с хищником, способным убить человека, придает особый тонус жизни в любом крае. Казалось бы, уссурийских тигров осталось всего-то полтыщи, и скрываются они в дебрях, однако первобытный детский страх пополам с восторгом живет почти в любом жителе Приморья. Мне нравилось «раскручивать» приморцев на разговоры о тиграх, и это слегка походило на сеансы психоанализа. Преодолевая внутреннее сопротивление, каждый либо припоминал собственные переживания от опасной встречи с хозяином тайги, либо рассказывал историю, приключившуюся с кем-то из знакомых, на худой конец — где-то слышанную или вычитанную. Ощущалось, что тигр здесь не условный символ, как для китайцев панда, а грозное олицетворение природной мощи — как бурый медведь для жителей Карпат и Камчатки или белый медведь для жителей Крайнего Севера. Любопытно, что у белого медведя существует нечто вроде «сговора» с лайками — те, почуяв медведя, не поднимают лай, а он за это их не трогает. Тогда как уссурийский тигр методично уничтожает собак всех пород и делает это с охотничьим азартом. И больше всего рассказов я услышал как раз о бескомпромиссной кошачье-собачьей вражде, когда самые огромные, свирепые и лютые собаки неожиданно для своих хозяев вдруг превращались в скулящих щенков. А поскольку тигра можно увидеть, только если он сам тебе покажется, в большинстве этих историй повествовалось о незримом, но ощутимом присутствии тигра, как в мистическом триллере. Окрас позволяет тигру оставаться невидимкой буквально в считаных шагах от тебя. Свежий след, оставленный им на тропе, выражает недовольство и означает «это моя территория», а кучка помета — последнее предупреждение: «Убирайтесь, я у вас за спиной и слежу за вами».
