Ил-14 мы заметили издалека. В синем чистом небе появилась серебристая точка, и не хотелось верить, что в ней — свидетельства жестокости и коварства Антарктиды, так мирно сияющей сейчас. Ил-14 приземлился, зарулил на стоянку. По стремянке спустился Е. Кравченко. Меня поразило его лицо — почерневшее то ли от горя, то ли от обжигающего солнца, заросшее небольшой щетиной — лицо очень уставшего человека. Он быстро и четко доложил Киселеву обстановку, передал документы. Спрашивать Кравченко о том, что произошло, никто не решается — слишком тяжелый удар перенес он и его товарищи, потеряв друзей.
Короткое прощание. Погрузка. Занимают места в салоне полярники. Последние напутственные слова, последние письма с просьбами: «Ты сразу же моим занеси, а?» Гладышев попрощался с нами раньше и ушел на КДП. Взлет!
Проходим над «Молодежной». Станция словно опустела, и нам действительно становится грустно. Синий сияющий пояс Антарктиды остается за нами, а Ил-76ТД уходит все выше и выше. Курс — домой.
Снова меняем полярные доспехи на летнюю одежду. Снова отмечаем по карте, сколько прошли. Спит Борис Гагарин. Даже с высоты 10 080 метров видно, что в океане шторм. Ярослав Голованов, руководитель аэродромной группы на «Новолазаревской», задумчиво говорит:
— Все это кажется сном. И то, как зимовали, и то, как аэродром строили. В «Молодежной» от снега не знали куда деваться, а мы не знали, как удержать его на леднике. Боронили лед, крошку укатывали. Всего один снегопад выпал в начале сентября, как мы берегли тот снег! Но разве убережешь, если ветер в два-три десятка метров в секунду рвет все кругом. По полосе, как лишай, пятна льда расти начали. Дробили их, волокушами снег подтаскивали. Толя Шустин, Володя Яшин... Они столько снега и льда переворочали. А теперь мы летим. Все-таки мне кажется, что это сон.
... Но он не был сном — первый полет в Антарктиду самолета Ил-76ТД. 4 марта в Ленинграде, а потом в Москве полярники принимали поздравления с возвращением. Было много цветов, объятия и поцелуи. «В Антарктиду стоит пойти только ради той встречи, что ждет тебя дома», — сказал кто-то из великих исследователей. И чуть в тени, в стороне от этой волны радости и счастья, стояли они — пилоты, штурманы, инженеры, радист, техники, бортоператоры, члены технической комиссии, аэродромщики — люди, совершившие полет, который войдет в историю освоения Антарктиды. Полет, который не был сном, но так на него похож.
Легких экспедиций не бывает
В 31-й САЭ вообще было немало случаев, когда экспедиционникам срочно потребовалась медицинская помощь: с похода на «Восток» самолетом Ил-14 пришлось снимать водителя А. Бодрова, получившего сотрясение головного мозга, и врача А. Бозылева, отравившегося парами антифриза, с самой станции — вывозить начальника радиослужбы Б. Тихомирова, у которого обнаружили инфаркт миокарда...
Случались и другие беды. Тяжелые ледовые и погодные условия на много дней задержали снабжение всем необходимым «Ленинградской». Груз перебросили на небольшой айсберг, но он начал дрейфовать, пока чудом не застрял на мелководье. Вертолетом начали перевозить контейнеры на станцию, но из-за сильной турбулентности воздуха в одном из рейсов Ми-8 бросило вниз. Пришлось отцеплять контейнер с продуктами в аварийном режиме.
После окончания работ на базе «Союз» полярников пришлось перебрасывать на судно вертолетом Ми-8. Ан-2 же вынуждены были оставить на «Союзе», законсервировав на зиму, всем ветрам и пургам на потеху.
Выход из строя двух Ил-14 тяжело отразился на судьбе «восточников» — около восьми тонн продуктов, приборов и запчастей к электростанции так и остались в «Мирном», не дождавшись своей очереди на рейс на «Восток».
Все это, конечно же, било нам по нервам, и, когда пришла пора уходить из Антарктиды, мы покидали ее без сожаления. Легких экспедиций туда не бывает вообще, но 31-я САЭ запомнилась мне, как одна из самых трагичных и тяжелых.
... Возвращение домой из этой экспедиции для нашего отряда было далеко не радостным. Гибель экипажа Виктора Петрова болью отозвалась в душе всех, кто знал его и тех, кто с ним летел, наложила свой тяжелый отпечаток на взаимоотношения между отрядом, управлением, Министерством гражданской авиации... Снова мы прошли через сито разборов, совещаний, заседаний, где было высказано много разных мнений и суждений о катастрофе, хотя все отлично понимали — самолеты Ил-14 уже сделали в Антарктиде почти невозможное, им нужна смена, но ее нет. А значит, нет никакой уверенности, что обстоятельства не заставят и других рисковать собой... Очень тяжело было нам, товарищам и друзьям членов экипажа, навечно оставшегося в Антарктиде, встречаться с родными и близкими погибших. Где найти слова, которые утешили бы их, объяснили, почему здоровые, крепкие, мужественные люди уже никогда не вернутся домой?!
Когда на горизонте замаячила 32-я САЭ — жизнь ведь не остановишь, — командиром отряда снова предложили пойти мне, и, поразмыслив над этим немного, я понял всю простоту замысла нашего руководства. Так же, как и после 24-й САЭ, когда погиб экипаж Володи Заварзина, надо было гасить нежелательно-печальный резонанс, возникший в отряде и в среде тех, кто с ним связан профессионально. Катастрофа Ил-14 Петрова тяжело морально ударила и по летному, и по инженерно-техническому составу. К тому же по всем правилам требовалось неофициальное согласие семьи каждого, кто шел в Антарктиду, на то, что она не возражает, что их муж, отец, сын или брат уезжает туда. А какая семья даст на это согласие, если там гибнут люди?
Уже с первого взгляда на будущую 32-ю САЭ становилось ясно, что она будет одной из самых тяжелых экспедиций не только в кадровом и организационном отношениях, но и в техническом.
В Антарктиде остались всего два самолета Ил-14, один из которых «заморожен» на «Комсомолке». А где их брать еще, как доставлять? Эти вопросы оставались открытыми. Для того, чтобы справиться со столь сложными проблемами, нужны были люди, хорошо знающие специфику работ на Шестом континенте. Кое-какой опыт у меня уже был, что, видимо, и сыграло свою роль в моем назначении командиром летного отряда 32-й САЭ.
Своим ходом уже шло его формирование, плановые занятия, когда стали поступать тревожные сообщения. Между 19 и 26 июля 1986 г. от шельфового ледника Ларсена откололся огромный айсберг, который начал дрейфовать на север. 28 октября по снимкам с искусственного спутника Земли (ИСЗ) удалось определить его форму и размеры. Эта же участь постигла значительную часть ледника Фильхнера, которая, в свою очередь, раскололась на три гигантских ледяных массива. Ни для геологов и гляциологов, ни для нас, летчиков, работавших на «Дружной» в Западной Антарктиде, такой ход событий не стал большой неожиданностью. Мы летали над каньоном Гранд Касмус, этой «трещиной», которая прошла между материковым ледником и той его частью, что уже ушла на сотни километров в море Уэдделла и теперь откололась. По сравнению с Гранд Касмусом Большой Американский каньон выглядит милой морщинкой на теле планеты. Тот же, что лежал в Антарктиде, сравнивать было не с чем: шириной в несколько километров и глубиной в сотни метров, он представлял собой величественное и ужасающее зрелище — обрывистые ледяные стены, глыбы льда, весом в сотни тысяч тонн, ощетинившиеся пиками, острыми гранями, будто здесь поработала гигантская камнедробилка. И вот когда даже с высоты почти в 1000 км, на которой летают спутники, стало видно, как уходит в море Уэдделла огромный ледяной массив, мы поняли, что на нем уплывает и «Дружная-1». В связи с ее утратой для продолжения научных работ в Западной Антарктиде требовалось найти место для организации новой большой полевой базы «Дружная-3». Планом предусматривалось и создание новой базы «Прогресс» в Восточной Антарктиде в южной части залива Прюдс. Чтобы обеспечить «Прогресс» и «Союз», необходимо было также организовать сезонную базу «Дружная-4». Поскольку она планировалась как снабженческая, к ней для выгрузки должны были подходить морские суда. Кроме того, предстояла работа по эвакуации уплывающей «Дружной» — демонтажи вывоз оборудования, техники, построек, склада ГСМ и т.д. Объем же сезонных научных программ в этих условиях не только не уменьшился, но и увеличился. Руководить ими назначили заместителя начальника экспедиции по сезонным геолого-геофизическим работам Валерия Николаевича Масолова, опытнейшего из полярников «Севморгеологии», «раба» Антарктиды, многократного участника и руководителя работ в этом уголке земли. Я не знаю никого другого, кто бы еще мог справиться с решением возникших задач.
