Это вещал жесткий, отчасти даже крематорско-кладбищенский голос диктора, вслед которому защебетало завороженное собственной женственностью сопрано:
«Теперь у нас неформальная пауза! И нам можно вволю посмеяться! Хи-хи-хи! Мы в редакции считаем, что операция по спасению статуй достигла своего апогея. Мы уже привыкли расшифровывать скупые фразы начальства и надеемся увидеть статуи на своих местах в самое ближайшее время. Наверное, как раз теперь и надо провести наше шутливое голосование…»
Тут мне пришлось выключить радио, потому что Чино начал горестно рычать и даже подгавкивать по-собачьи.
– Ханя, мне еще нет шести лет, и я не имею права слушать радио «Волга»! Вот что имеет в виду Чино, – так позволил себе сострить Марик.
Мы все радостно засмеялись. А Чино просился на улицу. День стоял солнечный, теплый, пожелтевшие листья поблескивали за окном, как золоченые вензеля, и даже у нас с Валерией Петровной – я видел это в ее глазах – появилась какая-то тайная надежда на хеппи-энд. И дурные предчувствия Марика как рукой сняло. Или просто всех нас захватила сладкая сентябрьская леность.
Марику было разрешено пойти погулять до обеда. И он отправился на улицу вприпрыжку, сбегая через две ступеньки, а Чино, озорничая, тянул поводок зубами, как задиристый щенок.
В то утро все как сговорились и вышли на прогулку с лёвчиками в одно и то же время. Марик знал добропорядочные маршруты для львиных путешествий, и они с Чино отправились вдоль по набережной. Чино так и вертел все время головой, рассчитывая найти свою чудную Джину, но ее как спрятали. К Марику, ясное дело, подходил каждый встречный, спеша поздравить мальчика с победой. Но наш хорошо воспитанный герой в ответ радостно улыбался и добавлял скороговоркой:
– Я вас тоже поздравляю! Мы с Чино очень спешим, у нас от бабушки срочное задание.
И они прибавляли скорости в своем счастливом движении. Марик потом мне рассказывал, что, конечно, никаких надежд у него на счастливый конец этой свистопляски со статуями не прибавилось, но общая атмосфера в городе, такая пасторально-аркадская, как будто из начала «Орфея» Монтеверди, несла его на крыльях в какие-то неведомые дали. И он не сопротивлялся.
Джину наконец нашли. Она играла в маленьком скверике около Театра со своей любимой подружкой Миной. У той, бруняши, и к тому же говоруньи, склонность к депрессии смешивалась с изящной рыкливостью, которая даже в моменты неприятия мира давала ложное впечатление о хорошем настроении маленькой львицы. С Миной вместе как раз и гуляла сегодня, в сопровождении бонны, Лиза, которую Марик с недавних пор считал своей подружкой, двух других бруняш Прицкеров забрали с собой сестры Лизы, а Джину выгуливал двенадцатилетний Арик, внук знаменитого леонского физика Леопольда Шварца. Умный подросток беседовал о чем-то серьезном с Лизиной бонной Генриеттой, а Лиза горемычно рылась в песочнице, припевая куплеты из бойкой оперетты Оффенбаха. Как раз за такое «припевание» и полюбил Лизу Марик.
Чино бросился к своим подружкам, и обе они, рыженькая да буренькая, прянули ему навстречу. Так и казалось, будто они рассказывают друг другу что-то необычайно занятное. На какой-то момент три лёвчика встали как вкопанные и вперились друг в друга. Мина, конечно, понимала, что между Чино и Джиной бегают искры взаимной симпатии, но поступаться своим правом на игру с таким чудесным мальчишкой, как Чино, ей не хотелось. Еще минута – и они уже нежно тузили друг друга, как клоуны в цирке.
А Марик подошел к Лизе не без застенчивости, робко, потому что понимал, что она погружена в себя, чего-то не понимает, оттого и поет смешные куплеты про военных, и очень здоровенных.
– Лиза, добрый день! Как твои дела?
– Ой, Марик, это ты! Я горюю, потому что всех львов куда-то увезли. Но Генриетта мне сказала, будто ты и никто другой договорился с мэром и всех наших лёвиков вернут на свои места. Я ей не верю. Она смеется надо мной?
– Лиза, дорогая, вернут наших львов или нет, пока не ясно. Но мне повезло, и я старался не ударить в грязь лицом. Надо немного подождать. Видишь, какая красивая погода. И ты такая красивая. Давай поиграем. Я тебе построю замок, хочешь?
Марик строил по памяти из песка чудесные зáмки. По заказу мог построить любой, хочешь французский, хочешь немецкий, и даже дворец или театр в Архангельском тоже мог соорудить. Лиза еще не очень хорошо разбиралась в такой премудрости и попросила Марка самого выбрать, какой зáмок возвести. Тот выбрал свой любимый, Шенонсо на Луаре, и взялся за работу.
Собственно говоря, это все я вам рассказываю тоже со слов Марка. Мы сгорали от нетерпения и не понимали, как мэр повернет назад, не нанеся урона своей репутации. Ведь признание ошибки или даже оплошности для любого политика равносильно поражению, даже низвержению, гибели. А Фиш, если верить слухам, никогда в жизни поражений не переживал. Портрет, нарисованный Мариком, меня не разубедил в том, что мэр приехал нас, леончан, уничтожить. Видите, я себя тоже незаметно к леончанам причислил. Ко мне сегодня заходила в гости здесь, в Шварцвальде, милая моя соседка по имени Милли, она на самом деле Мила и переехала сюда лет двадцать назад из Питера, вслед за сыном, который здесь сердечных больных оперирует. Она знает про недавнюю историю Леонска только по официальной информации и ждет не дождется, когда я допишу свою сагу. Тем более что она уже и по-немецки читает с легкостью и может не дожидаться Митиного перевода. Но я все никак не допишу до самого главного. А она мне говорит изо дня в день: «Генрих, вам надо поторопиться. Вы истинный леончанин духом, и только вы можете нас просветить!» А я не могу больше одной главы в день написать, так устроен мой писательский ритм. В девяносто лет много сил уходит на дела вполне обыденные. Милли добрая, предлагает мне любую помощь, только как она может мне помочь?
Но вернемся в Леонск сентября 2012 года. Лёвчики резвятся на лужайке, Марик строит замок, Лиза восторженно смотрит на Марика, Арик и Генриетта болтают про разные компьютерные игры и называют свои предпочтения, а время идет. Потом наступает час обеда, Шенонсо почти готов, разве что кое-каких деталей не хватает, а лёвчики уже чувствуют законный голод после молодой игры. И все отправляются по домам.
Целый день мы ждали важного сообщения. Радио у всех включено, и некоторые даже телевизоры врубили. Но ничего кроме обычной сетки в эфир не шло. Многие даже решили, что дело со статуями проиграно. Но выигравшими оказались упрямцы, не оставившие надежду. Потому что все до единой статуи ночью незаметно вернулись на место, словно по мановению волшебной палочки. Ранним утром, когда небо еще серое и на работу идут одни пекари, все статуи уже стояли на своих постаментах. И ни один человек не услышал, как их вернули. Вся операция ввоза оказалась бесшумной, как и акция вывоза.
