Уехала Труди, а мне позвонил Митя. Говорит, включи российский канал, там передача про Леонск. Зря я включил. Там показывали какой-то фестиваль, его организатор Гидо, он перекрестился в Гидона Скатова, прилично говорит по-русски. Его назначили местным министром культуры. Рядом с ним какие-то фальшивые незнакомые лица. Я выключил с отвращением. Перевел на канал «Меццо», там передавали один из поздних квартетов Бетховена, я постепенно отошел. Зачем мне отрицательные эмоции в такие пригожие дни?
Сегодня с утра солнце шпарит как оглашенное. Я пошел мимо своих лиственниц, вышел за участок, там большой холм, заросший травой. Сентябрь, а она еще без желтинки, стоит как майская. А с другой стороны нашего ущелья – или как там его назвать – горы, и на некоторых уже снег лежит. Так красиво, что даже мороз по коже. Только гусиную кожу солнце гонит прочь, оно греет неоспоримо, и тепло у него такое сердечное, нежное.
Думаю, скоро помру. В восемнадцать лет, когда только-только война с русскими началась, мы сидели с друзьями в пивной, болтали, отвечали на вопрос, кем бы кто хотел быть, если бы можно было выбирать таланты. И когда до меня очередь дошла, я как-то нахально сказал, что меня, по-моему, тогда заберут в вечность, когда я уже все сделаю, что должен совершить на земле. И добавил, что так можно думать и говорить только про самого себя.
Я, конечно, долго прожил. Но вот на текст про Леонск, вероятно, был нацелен. И я его написал. Теперь можно и в дорогу, ту, долгожданную, собираться.
Сегодня обещали приехать Марик и все его домочадцы с лёвчиками. У нас с Мариком разница в возрасте восемьдесят четыре года, а мы с ним как ровесники.
Глава 19
Октябрьская постлюдия
Ханю нашли на скамейке у дома. Он умер быстро. Попросил Дусю купить ему хлеба, она пошла в магазин, вернулась – а он лежит мертвый. На письменном столе в кабинете – открытый ноутбук, в нем та короткая глава, которую вы только что прочитали.
Дописываю я, Дмитрий Бибиков, который переводит этот текст на русский, так что мы с вами, дорогие читатели, уже знакомы. Я там кое-что дописывал и позволял себе короткие комментарии.
На похороны Генриха приехало много народа. Верный его заветам, первой назову Соню. Она летела долго, из Штатов, ее пригласили на три года в Принстон, она жила в доме у Поля Лефевра и его русской жены Лены и сорвалась оттуда стрелой. Попросила еще до выноса открыть ей одной гроб, билась в истерике, можно сказать, рвала на себе волосы, потом минут десять отсиживалась где-то в углу. Конечно, были и Бетси, и Труди, и оба сына Хани, и его внуки, и все леончане, кто мог доехать до нас за три дня. После кирхи и похорон собрались в доме Генриха, пили вино, что-то ели. Большой поминальный стол не накрывали, просто как вечеринка, каждый сам по себе. Но иногда вдруг начинали громко говорить, и говорили по делу. Про Леонск никто не вспоминал, как будто условились. Только про самого Ханю, его дела, его характер, его мысли.
Мне вам надо дорассказать историю Леонска. Ханя, конечно, в последние дни, когда писал роман, уже неважно себя чувствовал и многие вещи скомкал. Я его не мог упрекать, настаивать на более подробном письме, потому что понимал: силы его на исходе. Кроме того, настоящее города Леонска его не интересовало.
Все, кто смог, из Леонска уехали. В Москву, в Питер, в Пермь, за границу, как получилось. В Леонске постепенно все образовалось, куда без этого. Люди нашлись. Интересно, что приехало много турок из Германии и китайцев. Нет, не на грязную работу, а интеллектуалов, довольно сильных. В Театре бывают гастроли Пекинской оперы, на набережной есть китайские рестораны. Строят мечеть. Университет пока не тянет, но мэрия уверяет, что роет землю и постарается вернуть наработанное. Кстати, катастрофу с гибелью лёвчиков на острове объяснили чудовищной эпизоотией, от которой не было никаких способов защиты. Фотографий из лагеря Утрау раздобыть так и не удалось.
Сбежавшие лёвчики не теряют связей друг с другом. Тут главную роль играет Марик, он собрал все адреса, просит хозяев не терять контакта с Эрикой Куоко, чтобы зверьков правильно содержали. Всего в общем и целом насчитывается ни много ни мало тридцать два лёвчика. Все они живут в хороших условиях. Тем, кто не справлялся материально, нашли спонсоров. Мир с напряжением следит за диаспорой лёвчиков. А Марк, которому исполнилось шесть лет, сказал как-то в узком кругу, что постарается за свою жизнь создать где-то на земле новый Леонск, в котором будут счастливо жить сотни ухоженных лёвчиков.
* Gaio – по-итальянски веселый, affanno – скорбь. – Прим. перев.
Скаппато – от глагола scappare, убегать; скопато – от глагола scopare, трахнуть (итал.) – Прим. перев.
В операх «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича и «Хованщина» Мусоргского. – Прим. перев.
Сокращение от «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг» (нем.) – Прим. перев.
