Такой город, как правило, очень медленно и неохотно открывает свои секреты. Когда познакомишься с ним поближе, начинаешь различать отдельные напластования. Их много; можно годами пребывать в одном, понятия не имея о других; можно переходить из пласта в пласт, и всякий раз это будет другой город. Для тех, кто способен с ним сосуществовать, он дружелюбен и открыт, даже ласков — а по отношению к другим безразличен или враждебен; он наделен яркой индивидуальностью, и, как у всякой незаурядной личности, у него бывают капризы, выпадают хорошие и плохие дни. Он то кокетничает с вами, то дуется, может и зло на вас сорвать. Вам хорошо будет с ним весенним утром: окна домов глядят приветливо, к звону колоколов примешивается чириканье стрижей, уличный гам — обрывки разговоров, окрики, призывы торговцев — звучит как музыка, из открытых дверей пекарен бьет запах свежего хлеба, а в прогалины между рыжеватыми крышами, точно из алхимической реторты, вливается ультрамарин неба. Но бывает он и хмурым, и мрачным, будто уже с раннего утра взвалил на себя безотрадный груз дня; во все щели проникает недобрый синий свет; из полуоткрытых ворот, как смрадное дыхание смерти, сочится могильный запах подвалов, и даже трещины в камне складываются в какие-то зловещие знаки.
Города Юга просыпаются поздно, но до самой ночи живут интенсивно, в постоянном возбуждении, в вечной лихорадке. Настоящая жизнь — на улице. Дом — это место, где рождаются и умирают, где плодят детей, проводят часы сиесты, трапезничают, прячутся от холода и дождя. Вся активность, от рассвета до заката, — вне дома; все действительно важное происходит под солнцем, на воздухе, среди людей. В Арле пространство сформировано так, чтобы его составляющие — маленькие площади вокруг фонтанов, тенистые бары, бодеги[6], террасы кафе, даже отдельные столики и стулья, расставленные в переулках, где гуляет свежий ветер с реки, — удовлетворяли потребность горожан во встречах, совместных переживаниях, предоставляли возможность оказать услугу, обменяться любезностями и поделиться мыслями.
Однако внимательному наблюдателю не составит труда заметить, что под шумным и ярким уличным театром есть подспудное течение, что неохотно впускающая чужих, самодостаточная здешняя жизнь может развиваться, будто в сети пещер, только в анклавах, с утра до вечера и с вечера до рассвета кормясь исключительно сама собой. Возможно, именно эта, единственная в своем роде, атмосфера повседневного существования, сложившаяся в ходе долгой и тщательной дистилляции при поддержке истории, географии и философии, создает неотразимую притягательность, загадочную красоту города.
Средиземноморская культура создала два основных типа городов. Город первого типа (назовем его castrum) построен по образцу римского военного лагеря; он имеет две оси (cardo и decumanus[7], слегка наклоненные по отношению к сторонам света, чтобы не служить коридорами ветрам) и рациональную прямоугольную планировку, полон свободного пространства и света, спроектирован в согласии с теорией целых чисел и евклидовой геометрией, от начала и до конца с использованием витрувианской линейки и циркуля; таким городом легко управлять и его легко оборонять. Увиденный с высоты глазком спутниковой фотокамеры, он похож на скелет экзотической птицы, отпечатавшийся в доисторической тине.
Город второго типа — более биологический (назовем этот тип agora[8]), растущий медленно, без заранее составленного плана, вокруг места публичных собраний подобно годичным слоям древесины вокруг сердцевины ствола; такие города с их беспорядочной на первый взгляд застройкой, путаницей улочек, чередой маленьких площадей, как правило, более восприимчивы к внешнему влиянию, менее благожелательны к централизованной власти, в них раньше складывается самоуправление.
Часто оба типа совмещались, и первоначальный урбанистический замысел в процессе исторического развития почти полностью стирался. Сейчас трудно отыскать давнишний центр, место рождения города. Можно лишь предполагать, что центром был какой-нибудь чудесный грот, говорливый родник, либо просто-напросто базарная площадь на пересечении сухопутных дорог, или клочок земли возле брода в речной излучине.
Арль — типичный пример взаимопроникновения или совмещения обоих типов. Первое портовое поселение возникло в колене Роны (древнеримского Родана), на восточном берегу, чуть ниже места, где река разветвляется на два рукава. Древнегреческий историк и географ Страбон сообщает, что поселение было основано фокейцами из Массалии (Марсель), но весьма вероятно, что оно существовало еще до греческой колонизации побережья Средиземного моря, поскольку слово «арелат» (Арелат — древнее название Арля) кельтского происхождения и означает «город на болотах». При греках Арль назывался Телина (Thele — сосок, отсюда и эпитет mammilaria в самых старых эпиграфических текстах).
В 49 году до н. э., во время осады Марселя, в гражданской войне принявшего сторону Помпея, Цезарь построил на арлезианской верфи в Тренкетае на правом берегу Большого Родана двенадцать кораблей для участия в блокаде бухты Ласидон (сейчас марсельский район Старого порта). В благодарность за оказанную помощь он поручил одному из своих доверенных военачальников, Тиберию Клавдию Нерону, устроить в этом месте колонию; туда была переселена многочисленная группа колонов[9], а также ветераны Шестого римского легиона «Феррата». Колония получила название «Colonia Julia Paterna Arela-tanesium Sextanorum» и стала одним из шести военных поселений, основанных Юлием Цезарем в 46–45 годах до н. э. Город развивался быстро. Уже при Августе он получил полный набор городских прав: в Арелате появились собственные дуумвиры, эдилы, квесторы, свои flammes[10], свой понтифик и коллегия seviri augustales[11]. Как и пристало торговому городу и важному промышленному центру, были во множестве созданы разнообразные ремесленные корпорации: цехи работников судоверфей (fabri navales), портных и торговцев одеждой (centonarii), плотников (fagni tignarii), корпорации судовладельцев (navicularii marini и nautae), то есть владельцы морских судов и владельцы плавающих по Родану парусников. Благодаря демократическим выборам цеховых мастеров, городских чиновников и севиров сложился организм, обладающий чертами прочного гражданского сообщества, следы которого можно найти и сегодня: взять хотя бы бережно сохраняемые столетиями традиции ремесленных союзов и профессиональных братств. Всякий, кто участвовал в майском празднике Братства пастухов святого Георгия, отмечаемом непрерывно с 1512 года, знает, какую большую роль это Братство играет в жизни города и всего общества и сколь высок престиж его членов.
