А потому с помощью Бен-Омара, который не мог уже отказаться от роли сообщника, он выработал новый план действий: пойти на следующий день к Антиферу, открыть ему долготу острова, как того требовало завещание, и, в свою очередь, узнать широту. Выяснив координаты, Саук сделает все, чтобы опередить законного наследника и завладеть состоянием. В случае неудачи он найдет способ сопровождать Антифера во время поисков клада и попытается присвоить сокровища. Если островок, что более чем вероятно, лежит в стороне от морских путей, то у этого плана есть шансы на успех и дело кончится в пользу Саука.
Приняв окончательное решение, Саук предупредил нотариуса:
— Я рассчитываю на тебя, Бен-Омар, и советую со мной не хитрить, иначе…
— Ваша милость, вы можете быть уверены… Но вы обещаете мне, что я получу законный процент?…
— Да, ты должен его получить по завещанию… но при условии, что ни на минуту не оставишь Антифера во время его путешествия!
— Конечно, не оставлю!
— И я тоже… я буду тебя сопровождать…
— В качестве кого?… Под каким именем?
— В качестве главного клерка[163] нотариуса Бен-Омара, под именем Назима.
— Вы?!
И в этом «вы», произнесенном с таким отчаянием, выразился весь ужас перед предстоящими событиями, о чем несчастный Бен-Омар не мог подумать без содрогания.
в которой разыгрывается квартет без музыки с участием Жильдаса Трегомена
Вернувшись домой, дядюшка Антифер вошел в столовую, сел у камина и протянул озябшие ноги к огню, не вымолвив при этом ни слова.
Эногат и Жюэль беседовали у окна — он даже не заметил их присутствия.
Нанон готовила на кухне ужин — он не спросил ее, как обычно, раз десять: «Когда же можно садиться за стол?»
Пьер-Серван-Мало углубился в размышления. Он решил, что не стоит рассказывать сестре, племяннику и племяннице о том, что произошло при встрече с Бен-Омаром, нотариусом Камильк-паши…
За ужином дядюшка Антифер, всегда такой разговорчивый, был нем как рыба. Он не повторял по обыкновению каждое блюдо и только за десертом машинально проглотил несколько дюжин устриц, извлекая их из зеленоватой раковины длинной булавкой с медной головкой.
Несколько раз Жюэль обращался к нему с вопросами, но не получал ответа.
Эногат пыталась узнать, что случилось: он как будто ее не слышал.
— Что с тобой, братец?…— спросила Нанон, когда, встав из-за стола, он направился в свою комнату.
— Должно быть, у меня прорезывается зуб мудрости! — ответил моряк.
И каждый про себя подумал, что мудрость никому не вредит, хоть бы и на старости лет…
Затем, не закурив даже любимой трубки, что всегда проделывал по утрам и вечерам с особым удовольствием, Антифер поднялся по лестнице к себе, не пожелав никому «доброй ночи».
— Дядюшка чем-то встревожен! — заметила Эногат.
«Нет ли у него каких-нибудь новостей?» — думала Нанон, убирая со стола.
— Может быть, позвать Трегомена? — предложил Жюэль.
Действительно, с той поры, как дядюшка Антифер стал с особым нетерпением ожидать известия от Камильк-паши, он ни разу не испытывал такого мучительного беспокойства — оно буквально терзало, пожирало его. А что, если он провел разговор с Бен-Омаром не так, как нужно для дела? Не напрасно ли держал себя с ним так сурово? И стоило ли давать ему столь решительный отпор? Не умнее ли было проявить больше уступчивости, поговорить по существу дела обстоятельно и в конце концов прийти к какому-то соглашению? Благоразумно ли называть нотариуса мошенником, негодяем, крокодилом и другими обидными словами? Наверное, следовало, скрыв свою заинтересованность, вступить с ним в переговоры, по возможности затянуть их, сделать вид, что согласен продать письмо, притвориться, будто не знаешь его ценности, и уж, во всяком случае, не требовать за него в порыве гнева пятидесяти миллионов! Конечно, оно стоит этих денег! Но действовать надо хитрее, осторожнее. А что, если нотариус после такого нелюбезного обхождения не захочет, чтобы подобное повторилось? Вдруг он сложит чемоданы, покинет Сен-Мало и возвратится в Александрию, оставив вопрос нерешенным? Что будет делать тогда дядюшка Антифер? Побежит за своей долготой в Египет?…
Прежде чем улечься спать, дядюшка дал себе несколько хороших тумаков. Всю ночь он не сомкнул глаз, а к утру принял твердое решение «перейти на другой галс» — отыскать Бен-Омара, постараться загладить впечатление от грубостей, которые наговорил сгоряча накануне, вступить с нотариусом в переговоры и даже пойти на некоторые уступки.
Около восьми утра, когда Антифер, одеваясь, продолжал обдумывать создавшееся положение, Жильдас Трегомен тихонько постучал к нему в дверь.
За ним послала Нанон, и этот замечательный человек сразу прибежал, как всегда, готовый принять на себя гнев сварливого соседа.
— Что принесло тебя, лодочник?
— Прилив, старина,— ответил Жильдас Трегомен, надеясь, что это морское словечко заставит собеседника улыбнуться.
— Прилив?…— сурово переспросил дядюшка Антифер.— Ну, а меня унесет отсюда отлив, и очень скоро!
— Ты уходишь?
— Да, с твоего разрешения или без него.
— Куда идешь?
— Куда нужно.
— Каждый идет, куда ему нужно. И ты мне не скажешь, что собираешься делать?…
— Попробую исправить одну глупость…
— Или ее усугубить?
Это замечание, хотя и выраженное в неопределенной форме, встревожило дядюшку Антифера не на шутку, и он решил ввести своего друга в курс дела. Продолжая одеваться, он рассказал о своей встрече с Бен-Омаром, о попытках нотариуса выманить у него широту и о своем предложении, безусловно фантастическом — он это сам понимает! — продать письмо Камильк-паши за пятьдесят миллионов.
— Он должен был с тобой поторговаться,— заметил Жильдас Трегомен.
— Он не успел, потому что я сразу ушел, и, конечно, поступил опрометчиво!
— И я так думаю. Значит, нотариус появился в Сен-Мало лишь затем, чтобы выманить у тебя письмо?
— Только для этого! Вместо того, чтобы передать мне то, что ему поручено! Ведь Бен-Омар и есть тот самый посланец Камильк-паши, которого я дожидаюсь уже двадцать лет…
— Вот как! Значит, дело очень серьезное! — вырвалось у Жильдаса Трегомена.
В ответ на это замечание Пьер-Серван-Мало бросил на приятеля такой страшный взгляд, отпустил в его адрес такое презрительное слово, что Жильдас Трегомен в смущении опустил голову, сложил руки на огромном животе и начал крутить большими пальцами.
