Выехав за город, я взял направление на север, ориентируясь на кучку жалких палаток, где ютились курды-кочевники. Вот я — в курдской деревне. Жалкие лачуги окружены скудной зеленью. Вот женщина занята убийственной работой, — размалыванием горсточки зерен между двумя камнями; тут доят коз, там — овец; какой-то мужчина наматывает шерсть на веретено. Приветствия с моей стороны вызывают изумление всех встречных. Меня, в ответ, просят зайти, разделить трапезу. Но времени терять не приходится: я еду безостановочно все дальше и дальше. Солнце палит немилосердно. У встретившейся по пути речушки я остановился и попил пригоршнями чистой воды. Плохо наезженная горная тропа вела все выше и выше. То и дело приходилось соскакивать с лошади и вести ее под уздцы в тех местах, где дорогу загромождали мелкий щебень и каменные глыбы. Какой-то пастух указал мне узкую тропу, ведущую в Лалиш — главную резиденцию иезидов. Дорога вилась дальше по уединенной долине. Я уже подумал, что заблудился, и потому замедлил ход лошади, как сквозь листву столетних дубов проглянул остроконечный верх небольшой белой башни. Я обвязал поводья лошади вокруг ствола тутового дерева и, поднявшись вверх по раскосым ступенькам, очутился перед ветхим зданием. Стены его, сложенные из известняка, наполовину уже выветрились, из всех расщелин торчал мох. Сомнений быть не могло: я находился перед храмом поклонников дьявола. Я приблизился к незатейливой входной двери, к полукруглой арке которой прилипло несколько комочков свежей глины. По правую руку я заметил вделанную в стену бронзовую змею длиной почти в полтора метра. Голова у этой змеи была приподнята вверх, вся же она от бесчисленных поцелуев верующих казалась словно отполированной. По бокам и повыше змеи были высечены по камню какие-то магические рубчики, нарезки, секиры и прочие явно кабалистические знаки. Показался привратник, коренастый, плотно сложенный мужчина. Обветренное, покрытое загаром лицо было обрамлено черной, как смоль, бородой. Ноги были босы. Он устремил на меня подозрительный взгляд.
— Что надо? — спросил он по-арабски, смотря куда-то в сторону.
Я небрежно прикоснулся правой рукой к шляпе и ответил, что у меня на родине, в Европе, вновь прибывших всегда сначала приветствуют, а затем уже осведомляются, что им нужно. Мой собеседник соизволил произнести слова приветствия, на что и получил соответствующий ответ.
— Намерения у меня самые добрые. Я чту вашу религию, как и всякую другую, приехал же сюда для того, чтобы осмотреть ваше святилище.
Иезид прищелкнул языком, а его суровое лицо приняло выражение еще большего безучастия.
— Уж не думаешь ли ты, что я переодетый турок или не принимаешь ли меня за магометанина? — спросил я, расправляя складки своих рейтуз. — Гробом господа нашего Иисуса клянусь, что принадлежу к церкви западных христиан!
Видя, что мой собеседник все еще не выражает ни малейшего желания отпереть входную дверь, я вынул золотую монету и подбросил ее на ладони. Иезид принял монету с видимым равнодушием и большим ключом, висевшим у него на груди, отпер двери. Пока я снимал сапоги, мой проводник зажег маленькую масляную светильню. Иезид хотел пропустить меня вперед, но я задержался и заставил его двинуться первым.
Когда мы проходили по совершенно темному помещению, похожему на крытый двор, я услыхал журчание воды. Я нагнулся, зачерпнул воду рукою, выпил и спросил:
— Это и есть святая вода из источника Семзем в Мекке?
Проводник молча кивнул головой.
По левую руку виднелась небольшая овальная впадина, сделанная прямо в голом полу. Мне показалось, что я различаю в ней комочки глины. Точно так же никаких разъяснений я не мог добиться и относительно чуланчиков, сооруженных в боковой стене направо. Перед тем, как пройти в следующее помещение, я заставил посветить на дверь. Так же, как и наружная, она была украшена различными знаками, расположенными вразброс.
Во втором помещении высились, подобно призракам, пять гладких каменных столбов, разделявших комнату на две части. Напротив в продольной стене виднелось 5 полукруглых ниш. Под ними были высечены по камню челнок и две звезды. Снова дверь и снова комната, по-видимому, столь же пустая, как и предшествующая, с такими же каменными столбами. Я все добивался, где же будет гробница «Великого», «самого господа небес». Мы вернулись обратно к передней стене второго помещения и отсюда повернули направо, в «священный проход», как объяснил мне мой спутник. Я шел ощупью, касаясь голых каменных стен. Наконец, мы очутились в маленькой каморке со сводчатым потолком. Она отделялась от главного помещения занавесью из зеленого шелка. Перед нами была ниша, завешанная пестрыми платками и коврами.
— Действительно ли здесь покоится прах Великого?
— Да.
— Да пребудет же над ним благословление Аллаха! — сказал я серьезным тоном.
Около сводчатой усыпальницы виднелся узкий ход, ведший в более обширное помещение, где хранилась «священная глина». Однако, мой проводник, храня вверенные ему тайны, не захотел провести меня туда.
Тогда я выразил желание увидеть Малак Таус и спросил о местонахождении «Великого Тьмы».
Но мой проводник отрицательно покачал головой и произнес:
— Великий Тьмы находится не здесь!
Я снова подсунул ему золотую монетку. Так как он все еще упорствовал, я дал ему еще золотой, но поклялся своей головой, что больше он от меня ничего не получит. Наконец, после долгих уверток, он кивнул головой в знак согласия.
По возможности, я старался избегать при разговоре слов, начинавшихся с звука «ш». В том случае, если без них нельзя было обойтись, я умышленно искажал слова, заменяя начальное «ш» — «с»… Но больше всего остерегался я каких-либо упоминаний о «шитани» (шайтане), зная прекрасно, что всякий, нарушающий этот запрет, будь он самый почетный гость, на месте убивается, как возводящий хулу на дьявола, дабы пресечь несчастье, которое могло бы повлечь за собою подобное преступление.
Мой проводник покинул меня на минутку и затем откуда-то принес золоченый под бронзу предмет, который походил скорее всего на металлический подсвечник. На круглую, массивную, сужающуюся книзу подставку были насажены постепенно все меньших размеров шарики, разделенные плоскими круглыми дисками. Диск под вторым шаром был особенно велик; он имел форму тарелки: должно быть, сюда клались денежные приношения. Самый верхний шар увенчивал Малак Таус, безногий петух: «Великий Мрака». Ни за какие блага мира фанатик-иезид не сказал по этому поводу ни слова мне, нечестивцу. Но я уж не так высоко ставил власть дьявола и дерзко прикоснулся своими нечистыми руками к этому священному образу и подобию дьявола.
