День 17 мая принес нам новое открытие: в пересекшей нам путь большой полынье плавало несколько нарвалов. 19 мая встретился первый медвежий след. Мы добрались, наконец, до широт, обитаемых животными. 28 мая надо льдами пролетела первая птица. Это был глупыш. 31 мая в одной из полыней встали торчком тюлени. Вдоль этой полыньи шли следы медведицы с двумя медвежатами. Ледяная пустыня с каждым днем оживала. Но земли Петермана попрежнему нигде не было. Тревога закрадывалась в наши души. С первого по седьмое июня нам пришлось простоять на одном месте на куске льда, окруженного со всех сторон полыньями, наполненными битым льдом. 14 июня у нас было всего только три собаки. Запас пищи иссякал. 15 июня их стало две. Вечером мы убили слабейшую, сварили бульон из ее крови. Но мы не унывали. У нас были порох и пули на триста выстрелов. И, наконец, мы могли заняться ловлей на удочки чаек.
— Ловлей в полыньях ракушек и прочей снеди, — подсказал Иогансен.
— Да, и ракушек. Перспективы в общем были еще бодрые. Нас угнетало только отсутствие земли Петермана. Неужели Пайер ошибся, приняв за нее увеличенный рефракцией (преломлением лучей) продолговатый айсберг?
26 июня мы впервые пустили в ход каяки, переплыв огромную полынью. Во время переправы нам посчастливилось убить тюленя, вынырнувшего у самых каяков. Я в это время вытаскивал каяк на лед. Иогансен еще сидел в каяке. Выстрелив, Иогансен попал тюленю в самую макушку черепа. Тюлений мозг залепил Иогансену глаза. Бросив вытаскивать каяк, я метнул в тюленя гарпун. Я смертельно испугался, чтобы не утонуло такое огромное количество пищи. Имея ее, нам можно было не убивать Канифаса и Великана, наших последних собак. Обладание тюленем досталось после напряженной борьбы. Когда я кидал гарпун, мой каяк стало относить на середину полыньи. Нарта, погруженная в него, съезжала в полынью. Собаки принялись лаять. Иогансен растерялся. Ухватившись за нарту обеими руками, он не решался выпустить их, боялся и привстать, чтобы втащить ее в свой каяк, так как он и без того наполнялся водой. Я же, — усмехнулся воспоминаниям Нансен, — лежал на краю льда, вцепившись обеими руками во всаженный в тюленя гарпун. Это была пища. Много пищи. Разве я мог бросить ее!
— Конечно, нет, — категорически подтвердил Кетлитц. — Вы поступали правильно. Каждый из нас поступил бы так. Иногда кайра дороже всего снаряжения.
Вспыхивали огоньки трубок. Джексон, Армитедж, Фишер и Бломквист одобрительно кивали.
— Пришлось порядочно повозиться, пока каяки, нарты и тюлень были вытащены на лед. Когда все было на льду, я стал свежевать тюленя, — закончил Нансен. — Иогансен принялся раскладывать палатку. — Ух, и наелись же мы в тот день тюленьего супа и жареной тюленины!
— Это был для меня самый счастливый день после ухода с „Фрама“, — согласился Иогансен.
Крайние северные острова архипелага Нансен и Иогансен увидели только в конце июля.
„На юге стала видна белая линия, — делает в своем дневнике в этот день запись Нансен. — В течение тысяч тысячелетий вздымалась тут земля посреди неизвестного полярного моря. Она была похожа на гряду облаков. Льды покрывали ее. Но и такая она была для нас желанной“.
На следующий день Нансен увидел в бинокль на западе новую землю.[10] Покрытая вся льдами, она имела правильную выгнутую форму. Торосы, полыньи, наполненные битым льдом, заставляли путешественников делать большие обходы. Лед опять начал дрейфовать на юго-восток от земли. Но 7 августа, с неимоверными трудностями переплыв на каяках огромную полынью, Нансен и Иогансен достигли глетчера неизвестной земли. Вдоль глетчера они поплыли на каяках на запад. Полынья все расширялась и расширялась.
Обогнув на другой день глетчер, они увидели свободное ото льда море. Землю, берегов которой они достигли, скрывал туман, и определить, на земле ли Петермана, или на какой другой были они, — им не удавалось. Когда туман спал, Нансен и Иогансен взобрались на ближайший мыс. С вершины его они увидели, что находятся на небольшом скалистом островке. По соседству с ним виднелись ледяные вершины еще трех скалистых островков. Исследователи были на неизвестном архипелаге. Белая земля — назвал его за льды Нансен. Отдельные острова он наименовал островами Мира, Евы, Аделаиды и Лив.
Переночевав на островке, путешественники поплыли на каяках по морю искать настоящую землю. Через несколько дней плавания в море показались берега какого-то острова. За ним на юго-востоке виднелась целая группа других островов. Их разделяли заполненные льдом проливы. Вершины островов покрывал большей частью лед. Только кое-где чернели скалы и утесы. 15 августа Нансен с Иогансеном вступили на берег островка, на котором меньше, чем на других, было льда.
„Невозможно передать, — описывает Нансен, — что чувствовали я и Иогансен, перепрыгивая с одной гранитной глыбы на другую. Когда же между скалами мы увидели зеленый мох и какие-то жалкие цветы, нас объял восторг. У красивого отвесного берега островка синела открытая вода. В воздухе перекликались снежные воробьи, чистики и голубые чайки. В заливе плавали бородатые тюлени, виднелись прозрачные тельца медуз. У подводных камней качались листья водорослей. Мы вернулись к жизни…“.
■
Еще несколько дней плыли Нансен и Иогансен среди островов. Но вскоре путь им преградили шедшие навстречу в море Виктории льды. Начавшаяся буря заставила их высадиться на ближайший островок. Их встретили грозным ревом моржи. Из-за валунов шел с рычанием белый медведь. Две пули пробили ему сердце.
В небольшом ущельи в скалах Нансен и Иогансен сложили подобие хижины. Ночью Нансен проснулся от странных звуков. Точно кто-то стонал невдалеке. Нансен выглянул из хижины.
Около туши медведя стояла медведица с медвежонком. Они точно оплакивали труп убитого, помощь была нужна им для жизни на этой холодной земле.
И на другой день льды шли непрерывной массой на север. Нансен простился с мыслью добраться до зимовки Ли-Смита на острове Белле. Взяв ружье, он пошел на отмель с Иогансеном стрелять моржей. Моржовые шкуры требовались для крыши зимней хижины. На отмели был еще более грозен шум плывших в море Виктории льдов. Путь на юг был отрезан. Нансен поднял винчестер и выстрелил в пасть ползшего к нему с угрожающим ревом вожака стада моржей.
…Выбрав ровное место у подножия выступавшей из ледника скалы, Нансен и Иогансен отмерили шесть футов в ширину, десять в длину и принялись таскать каменные глыбы с утесов. Заготовив валуны, стали рыть вечно мерзлую землю. Моржовые клыки, привязанные к перекладинам от нарт, служили кирками, лопатки моржей, привязанные к лыжным шестам, — лопатами. Сложенные из валунов стены сверху завалили мхом, снегом и осколками льда. Поперек стен был положен найденный Нансеном на берегу ствол сосны. На сосну положили мерзлые шкуры моржей. В углу хижины вырыли очаг, отапливавшийся моржовым жиром. В этой хижине Нансен и Иогансен провели вдвоем полярную ночь.
