16 января утренняя заря разгорелась особенно ярко. В 11 часов брызнули первые косые лучи солнца.
Аналько, не покидавший своего поста, подпрыгнул от радости. Все эскимосы повысыпали из яранг. Да и я сам был в приподнятом настроении. Солнца еще нет, всего несколько лучей вырвалось из-за горизонта, но и они, словно по волшебству, совершенно изменили ландшафт. Снег и лед приобрели нежно-голубой оттенок.
Ярко-красная заря и пурпурная корона над невидимым пока еще солнцем выше постепенно переходили в еле уловимые желто-зеленые тона, зенит окрасился нежнейшей лазурью, а северная часть небосклона горела малиновым огнем, который у горизонта принимал ярко-фиолетовые цвета. Перистые облачка, собравшиеся на пурпурной короне, казались причудливыми серебряными накладками. Снег и льды ожили, но глядеть хотелось только на небо. Я ни разу в жизни не видел его таким прекрасным, нигде не наблюдал таких нежных и в то же время ярких красок.
В середине марта я решил осуществить давно задуманное переселение нескольких семей эскимосов на северную сторону острова.
11 марта выдалось погожее ясное утро. Дует легкий юго-восточный ветерок. Мороз сильный. Наши сборы недолги. Нарты увязаны накануне. Запрягаем собак — и в путь. Со мной Анакуля, Етуи и наши переселенцы — Аналько и Нноко с женами.
У нас три упряжки собак. На каждую собаку приходится около 30 килограммов груза. За полярную ночь собаки сильно исхудали, но тащат нарты без особого труда.
Не успели мы пройти и- 10 километров, как движение начало замедляться. Через час после отъезда ветер перешел на восточный, а еще через полчаса задул встречный северный.
Даль затуманилась. Под ногами закурился снег. Навстречу потекли снежные ручейки. Они заметно растут. Словно пар, все выше и выше поднимается над ними мельчайшая снежная пыль. Начинается метель.
Отсылаю обратно Аналько с женщинами, а с остальными решаю продолжить путь, чтобы, если удастся, завезти сначала продукты и снаряжение. Полчаса продвигаемся еще сравнительно легко. Но ручейки все растут, соединяются. Снежная пыль несется уже на высоте метра. Собаки начинают останавливаться, Ветер крепчает с каждой минутой, поднимает снежную пыль все выше и выше и, словно взбесившись, бросает ее нам навстречу. Почти невидимые кристаллики снега бьют с такой силой, что от мучительной боли сводит лицо. Нарта Анакули идет метрах в 15 позади моей, а я различаю только ее силуэт. Третьей нарты совсем не видно. Чтобы не растеряться, останавливаемся и связываем все три нарты общим ремнем. Вверху просвечивает голубое небо. Может быть, метель стихнет? Вперед' Лицо перестало ощущать удары снега. На нем сплошная ледяная маска. Чувствую, как легкие наполняются влагой. Дыхание прерывается. В изнеможении бросаюсь «а нарту. И вдруг… чудо! Еле волочившаяся нарта понеслась вперед словно птица. Мелькает мысль: «Собаки подхватили — медведь!» Сдергиваю с плеч винчестер. А нарта летит — _ в ушах резкий свист… Голова кружится… Всем телом наваливаюсь на остол и… ничего не понимаю. Никакого сопротивления.
Срываю с лица ледяную корку и гляжу на собак. Видны только ближайшие. Они лежат, свернувшись клубком, и уже наполовину занесены снегом. Полозья у нарты замело. Видимо, собаки уже давно остановились, а снежная пыль несется навстречу сплошной массой и создает иллюзию бешеной гонки. Собаки Анакули также спокойно лежат за моей нартой, а ездок, как и я, не заметает остановки Он сидит на нарте спиной к ветру и громко выкрикивает обычное понукание: «Х'оком. Х'ок'!» Бегу к третьей нарте — та же картина. Етуи и Нноко так же спокойно подставляют спины под ветер и покрикивают на собак. Даже в их позах сказывается твердая уверенность в, том, что нарты движутся.
Мой смех вывел их из заблуждения. Возвращаюсь к своим собакам. На их мордах намерзла ледяная корка в палец толщиной. Освобождаю их от масок. Бедняги взвизгивают, лижут руки, прыгают мне на грудь и снова, свернувшись клубком, ложатся на снег.
Делаем еще одну попытку двинуться вперед, но уже через сотню метров собаки опять тычутся мордами в снег, тщетно стараясь избавиться от новой ледяной корки. Они перестают слушать команду, бросаются из стороны в сторону, стремясь укрыться от снежных вихрей. Наконец вся упряжка, как по команде, поворачивает назад и, чуть не перевернув нарту, мчится по ветру. Заставить их изменить направление невозможно, надо возвращаться. Сбрасываем груз и на пустых нартах мчимся вместе с ветром. А он ревет, опьяненный победой, и гонит нам вслед все новые тучи снежной пыли.
Досаднее всего то, что все это происходит при ясном лазурном небе. Ни одной тучки, ни намека на облачко. Бездонный нежно-голубой купол и яркое солнце. Это вверху. А внизу, на высоте 10 метров над землей, свист ветра, слепящий снег — сущий ад.
Через полтора часа подъезжаем к колонии. Ясное небо, еле заметный северо-западный ветерок и… никакой метели!
На следующий день я опять собираю эскимосов и отправляюсь в путь. Чтобы облегчить нагрузку, снаряжаем еще одну нарту. Тихо. Мороз сильнее вчерашнего. Почти все время бежим рядом с нартами. Женщинам приходится труднее, они не могут долго бежать и, съежившись на нартах, изрядно мерзнут.
До 4 часов двигаемся без приключений. Только изредка останавливаемся, чтобы дать передохнуть собакам и покрыть новым льдом полозья. Для этой операции у каждого из нас за пазухой бутылка с водой и на санях небольшой кусок медвежьей шкуры, или, Как мы ее называем, «войда». Мы наливаем на войду немного воды, быстро проводим ею по полозу, и тоненькая блестящая корочка льда накрепко пристает к нему. Трудность операции заключается в том, что она производится на сильном морозе голыми руками, а искусство — в умении нанести на полоз ровный и тонкий слой льда: если ледяная корочка чуть больше полумиллиметра, она трескается, осыпается, и труд пропадает зря. Зато если операция проведена умело, нарта скользит необычайно легко. Поэтому стоит ненадолго расстаться С теплой рукавицей.
В 4 часа ставим палатку и закусываем. Едим сырое (Мерзлое моржовое мясо с кусочками сала, сухари, пьем чай с консервированным молоком. Молоко тоже мерзлое и твердое, как камень. Топором разрубаем банку пополам и одну половину вместе с жестью бросаем в чайник, а другую засовываем в мешок — не расплещется!
Намерзшиеся эскимосы вплотную придвинулись к шумящему примусу и жадно глотают кипяток. Я голыми руками держу горячую железную, кружку и чувствую, как тепло разливается по всему телу. Милая кружка! Какое счастье держать тебя в руках и чувствовать твое благодатное тепло!
Однако пора трогаться. Потянул западный ветерок, и палатка подрагивает. Опять появляются снежные ручейки. Умудренный вчерашним опытом, я залпом проглатываю кипяток, бросаю кружку в мешок и тороплю эскимосов.
