Как истинный сын своего племени, этот араб, после того как оказал мне, по его мнению, честь своим рассказом, потребовал ответного дара. Будучи самым богатым человеком в деревне, он имел раньше четырех жен, теперь не может себе позволить больше двух, да и те доставляют ему много неприятностей, пороча его мужской авторитет, сплетничая о нем у колодца или еще где-нибудь, поскольку его мужские возможности основательно поубавились. Я как врач должен ему помочь. К сожалению, приходится сказать, что у меня нет лекарств, которые могли бы вернуть ему утраченную мужскую силу.
Нежно-алый отблеск заходящего солнца озаряет одинокую землю, когда мы отправляемся дальше на север. Над морем круто нависают отроги гор. Далеко, у самого горизонта, виден ярко освещенный танкер. Тени становятся длиннее, и тишину нарушает лишь легкий всплеск волн. На берегу повсюду валяются скелеты акул и других морских животных. В лунном свете они похожи на привидения.
Во время небольшой остановки я нахожу панцирь огромной черепахи, примерно полтора метра в длину и почти метр в ширину. Под панцирем лежит мешок с мелкими раковинами, вероятно оставленный каким-нибудь рыбаком. Навстречу несется собачий лай, и нас останавливает патруль народной милиции. Молодой парень и пожилой рыбак проверяют, кто мы такие. Немного погодя наши машины останавливаются у маленькой старой крепости. Она построена из глины и камней. Через круглую арку входим во внутренний двор, где нас приветствует лихой гарнизон. Керосиновые лампы бросают скудный свет на коричневые фигуры, все одеяние которых составляет фута, за поясом которой заткнут джамбийя — кривой нож. Правда, рядом стоят в боевой готовности ружья. Здание крепости двухэтажное, входят в него через внутренний двор с круглой аркой. Ни окон, ни дверей нет. Прямо на земле лежат циновки. Небольшая лестница ведет наверх. На каждом углу крепости — башни с окнами вроде амбразур, соединенные друг с другом толстой стеной, защищающей от пуль. Местность хорошо просматривается со всех сторон.
Нас приглашают выпить чаю. Под звездным небом при свете керосиновых ламп мы ужинаем вместе с солдатами. Специально для нас они извлекли из деревенского холодильника, работающего на керосине, прохладительные напитки, которые нам приходится пить, хотя обещанный чай доставил бы гораздо большее удовольствие.
Утром в отверстия башен дует прохладный ветер. Нам видна деревушка на берегу, где мужчины и женщины тащат битком набитые рыбой сети. Их обычно забрасывают в море с небольших лодок примерно в 50–100 метрах от берега и затем 10–20 человек, ухватившись за длинные канаты, вытаскивают их на берег.
Для осмотра больных мне предоставили помещение в школе, расположенной недалеко от крепости. Многие показывают мне дорогостоящие лекарства, купленные ими в Адене или кем-нибудь привезенные. Особенно много лекарств, предназначенных для внутривенных и внутримышечных вливаний. Пациенты мои явно разочарованы, когда я говорю, что не всегда целесообразно их принимать. А без назначения врача их вообще принимать нельзя. Некоторым пытаюсь оказать помощь своими лекарствами, и у меня создается впечатление, что они предпочли бы уколы. Нечто подобное я слышал от одного аденского знакомого. Один врач, араб, открыл в каком-то большом городе НДРЙ рентгеновскую клинику. Пользуясь невежеством людей, он за плату делал рентгеновские снимки, и ему хорошо платили, полагая, что рентген — это лечение невидимыми лучами. Торговцы до сих пор, спекулируя на невежестве, продают населению медикаменты по очень высоким ценам.
Закончив осмотр последнего пациента, я собрался было уходить, как вошел рыбак и протянул мне нос рыбы-пилы. Длина пластины-носа — почти 2 метра, толщина — около полутора сантиметров. Ее много водится в водах Южного Йемена. Рыбаки говорят, что сама она никогда не нападает первая, но, если ее заденешь, становится очень агрессивной и оказавшегося рядом человека может серьезно поранить своей пилой.
К полудню мы достигли последней цели нашего назначения — деревни, расположенной у границы с Северным Йеменом, на берегу Красного моря, у входа в Баб-эль-Мандебский пролив (Ворота слез). Когда-то через эти «ворота» проходили суда работорговцев, увозя африканцев в рабство на север Аравийского полуострова. Здесь, между двумя континентами, в проливе, лежит остров Перим — «Гибралтар Востока». Ни одно судно, идущее по Суэцкому каналу, не минует острова. Он предстает перед нами довольно мрачным, с высоко поднимающимися над морем красными скалами, когда мы приближаемся к нему на маленькой рыбачьей лодке. На обратном пути мы огибаем мыс Баб-эль-Мандеб.
В 1810 г. здесь стоял Ульрих Зеетцен и, полный страстного ожидания, смотрел на африканский берег. Зеетцен был вторым после Нибура отважным исследователем Аравийского полуострова. Родился он на севере Германии в 1767 г. в семье фермера. В Гёттингене изучал медицину и естественные науки. Он стал промышленником и в то же время исследователем, так как его влекло в далекие, неизведанные края, особенно манила Центральная Африка, и попасть туда он хотел через южную оконечность Аравии. «Ничто не привязывает меня к родине, — писал он. — Большая часть образованной Европы заинтересуется мной и моим предприятием, и в зависимости от того, сбудутся или нет мои надежды, на меня снизойдет великая слава или великий позор. Подстегиваемый честолюбием и жаждой признания, я хочу попытаться осуществить намеченный план и достичь намеченной цели или погибнуть».
Его путешествие началось в 1802 г. В 1806 г. он был в Иерусалиме, оттуда добрался до Мертвого моря, а затем до Каира. Из Каира, уже приняв ислам, под именем Мусы аль-Хакима он отправился на паломническом судне вместе с другими паломниками в Джидду, а в 1809 г. был на пути в Мекку. Там он дал запереть себя в храме и зарисовал его план, рискуя жизнью, так как по мусульманским законам это было равносильно тяжкому преступлению. В октябре 1809 г. Зеетцен через Медину и Ходейду устремляется к мысу на юге. Почему он не переплыл это совсем небольшое расстояние до африканского берега на рыбачьей лодке? По чьему приказу он должен был отправиться в Моху? Что могло заставить такого исследователя, как Зеетцен, отклониться от своей цели?
В октябре 1811 г., спустя два дня после того, как он оставил Моху, его нашли мертвым на дороге в Таизз. Крузе, исследователь и хранитель огромного научного наследия Зеетцена, пишет, что возможно, кто-то завладел его бумагами, ибо он вызвал подозрение своим странным поведением. В бумагах, без сомнения, нашли и снятые им планы Мекки и Медины, и, по всей вероятности, по приказу имама Саны по дороге в Таизз его отравили. Такая судьба постигла бы любого араба, осквернившего святыню.
