Я прождал несколько дней, но был вызван в Ванди письмом Багит-аги, так как состояние здоровья Коппа сильно ухудшилось и можно было ждать его кончины. Это сообщение меня не поразило, так как я уже давно сомневался в возможности его выздоровления, но все же не думал, что конец так близок, тем более что несколько дней тому назад получил от Коппа длинное письмо в несколько страниц. Я немедленно собрал все необходимое для отъезда утром следующего дня.
В понедельник 18 июня я очень рано поднялся, но должен был долго поджидать носильщиков. Тем временем солнечные лучи несколько подсушили дорогу и траву после прошедшего ночью дождя, так что запоздалый выезд оказался нам на руку, иначе пришлось бы на осле ехать по скользкой дороге; неподкованный, он постоянно скользил и шел очень неуверенно. Мы шли сегодня к зерибе Ахмет-аги в Малой Макарака по новой для меня и довольно сносной дороге. В последние годы здесь вошло в обычай во время дождливого периода расчищать высокую траву на дорогах, где чаще ходят (это выполняется специально посылаемыми людьми), так что узкие тропинки, раньше исчезавшие в высокой траве, делались широкими и хорошо заметными. Между прочим, это мероприятие проводилось только на оживленной дороге Кабаенди — Малая Макарака; но когда мудир объезжал свою область, в виде исключения расчищались и другие дороги.
Мы часто встречали возвращающихся в Кабаенди людей. Один солдат остановил меня и сообщил, что Копп умер. Не желая верить этому, я расспросил его о подробностях, но он утверждал, что сам видел похороны Коппа. Таким образом, бедный Копп увеличил собой число тех, которых преждевременно сводит в могилу убийственный климат Африки. Печально продолжал я свою поездку; хотя Коппа я уже не мог видеть, но мое присутствие в Ванди было необходимо для выполнения формальностей, связанных с его смертью, наследством и т. д.
Вскоре я услышал печальную историю последних дней жизни Коппа. В те немногие дни, которые следовали за написанием письма, он становился все слабее и слабее, хотя еще читал пришедшие из Ладо газеты. За день до смерти он, будучи в полном сознании, почувствовал особую слабость в ногах и остался лежать на своем ангаребе. На следующий день он спал полдня и тихо, без особых страданий, заснул вечным сном. Его тело было погребено в глубоко вырытой яме; могила была покрыта грудой терновника, чтобы уберечь ее от гиен. Сообщение о его тихой кончине несколько успокоило меня. Я боялся длительных страданий, которые при его нетерпеливом характере были бы ему очень тяжелы.
С большим неудовольствием я услышал следующую неприятную для меня весть: предназначенная мне посылка из провианта, тканей и табака застряла в Ладо. Помимо недостатка кофе, сахара и других продуктов, я нуждался в тканях и других предметах для обмена.
Утром 19 июня я продолжил свой маршрут и прибыл в Ванди вскоре после полудня. Еще не видя зерибы, мы уже слышали шум происходящего там «кунго». Была последняя декада июня, погода стояла прекрасная и сухая, с редкими короткими дождями, хотя обычно в этот период наступал хариф (дождливый период), почва разрыхлялась, и поля возделывались. Слышны были жалобы на засуху, опасались плохого урожая. Однако уже в последующие дни погода переменилась, и негры с радостью приветствовали ежедневно ливший дождь. По рассказам туземцев, такая длительная задержка периодических дождей была здесь редкостью.
В течение моего трехдневного пребывания в Ванди непрерывно длился «кунго», который, видимо, очень нравился Багиту. В «кунго» принимали участие макарака и мору. Каждое племя имело свои инструменты, производящие шум, и танцевало свои, характерные для него танцы. Мерисса лилась ручьем: можно было видеть, как подтаскивалось подряд двадцать^гридцать бурм (горшков) с мериссой. Танец макарака я уже описал. Танец мору мне показали отдельно.
Большое количество скота, полученного со времени моего прибытия в мудирию (более 1000 голов от похода-газве Ат-руша, 200 голов, загнанных по приказу Багита, и присланные из Калика 1400 голов), было заколото в массовом порядке без всякого учета ближайшего будущего. Этот разбойничий народ, хозяйничающий от имени египетского правительства, уничтожил громадные стада скота в негритянских землях, до последней головы. Не думая о завтрашнем дне, они сегодня живут, купаясь в изобилии, но и не каются, когда наступает нужда. Это — неисправимый народ, божье наказание для бедных, которые стонут под их ярмом! О количестве зерна, идущего на мериссу в этой области, может иметь представление лишь тот, кто своими глазами наблюдал эту расточительность. А чиновники и солдаты регулярных войск (джехадие) еще жалуются на пренебрежение к ним и на недостаток мяса.
Период дождей (хариф) установился в начале июля, и ежедневно лили дожди. Во всей области поспешно обрабатывались поля. В Калика дождливый период, по-видимому, начался раньше, так как люди из экспедиции Абд’Аллы Абу-Седа рассказали, что там посевы уже взошли, например, телебун (Eleusine coracana) {38} достигает высоты более фута.
Багит пришел ко мне в сопровождении Абд’Аллы Абу-Седа. В переговорах о предстоящем походе некоторые высказывания Абд’Аллы озадачили меня; оказалось, что он лишь от меня узнал, что поход намечается до реки Кибби и, если она достаточно мелка, чтоб перейти ее, будет продолжен до земли вождя Луггара. Абд’Алла полагал, что до Кибби слишком далеко, сейчас период харифа, трава выросла высоко и т. д. Он совсем не был в курсе моего плана похода. По-видимому, Багит-ага сказал ему, что он должен вести меня к области Какуак и углубиться в область Калика лишь на несколько дней, а затем вернуться. У меня в тукле Багит, правда, согласился с моим намерением пройти хотя бы до Кибби. Однако я хотел получить письменное распоряжение, чтобы не быть вынужденным повернуть обратно вблизи водораздела между Нилом и Уэле.
В разговоре с Атрушем я опять вернулся к обычаям погребения у туземцев и получил подтверждение того, что знал раньше. Обычай погребения живых людей в основном практикуется у негров калика. По заявлению Атруша, он был свидетелем, как после смерти зажиточного человека был вырыт длинный ров, в котором могли поместиться, кроме покойника, его ближайшие родственники, скот и даже имущество, причем родственники зарыты были живыми. Случается, что смертельно раненный отравленной стрелой человек отдает распоряжение приготовить могилу и закопать его еще живым вместе с ближними и имуществом.
Как уже сказано выше, макарака высушивают труп над огнем, причем голова и лицо закрываются циновкой. После окончательного высушивания труп подвешивают на сучьях дерева.
