– А ты оказывается, забияка, амиго!
Лысый молча попробовал замахнуться ещё и слева, потом прыгнул вперёд, целясь обеими руками в горло Глеба.
– Ну-ну…
Почти интимно Глеб Никитин схватил своего разгневанного оппонента в охапку.
– Если ты, дружок, сейчас же не остановишься, то боюсь, что мы с тобой опять упадём в воду.
– Опять?
Грозные усы опустились, а брови, наоборот, недоумённо вздёрнулись вверх.
– Я тебя не помню. Мы с тобой ссорились раньше?
– Ты так купался когда-то с моим русским другом. Его имя – Валери́, а подругу его звали Катя. Вспомнил?
Плотное и мускулистое тело яхтсмена как-то внезапно обмякло.
– Что тебе от меня надо?
Отступив на шаг назад, Глеб пристально осмотрел лысого с головы до ног.
– От тебя лично – ничего. Ты мне несимпатичен. Скажи своим девушкам, чтобы не визжали так нехорошо. Мы с тобой просто погуляем здесь минуту, другую. Поговорим. Потом ты, милый петушок, вернёшься к своим прелестным курочкам.
– А…
– А иначе – в воду, в воду. Понял?
Частые публичные паданья с пирса в прибрежные волны очень уменьшают личный потенциал даже очень уверенных в себе мужчин.
– Хорошо.
Лысый покорно сделал первый шаг по причалу.
– Рассказывай.
– О чём?
– Что ты делал в тот вечер, когда убили Катю?
Ответ был быстр, но неубедителен.
– До полуночи я сидел в баре.
Внимательно выслушав собеседника, капитан Глеб с укоризной посмотрел на него сверху вниз.
– Разве я похож на вашего комиссара полиции?
– Он чёрный…
– А я, по-твоему, глупый?
– Ладно… Мы пили с ней тогда вместе. Она была очень расстроена, не хотела ехать с ним, ну, с твоим другом, на их яхту. Он тоже был не один. С кем-то говорил, потом исчез. Она сказала, что у нас есть час.… В тот вечер Катя не хотела заниматься сексом у меня на яхте, она чего-то тогда боялась.
По всему было видно, что лысый не лжёт, а просто подробно и внимательно рассуждает.
– Мы подъехали на причал по отдельности, быстро переправились с ней отсюда на «Зенит», но ничего тогда не успели. Она, хоть и была сильно пьяная, но услышала голоса, испугалась и приказала мне прыгнуть за борт. Я прыгнул.… Наши яхты стоят рядом. Вон там. – И взмахом руки усатый распутник показал на залитый солнцем простор гавани.
Наступила очередь Глеба остановиться и задуматься.
– Ты говоришь, голоса? Кто-то подплывал на разъездной лодке к «Зениту»? Их слышала только Катя? Это с её слов ты говоришь мне о нескольких голосах?
– Нет, в «динги» был не один твой друг. Я сам слышал их разговор ещё и с борта «Зенита», и потом, когда плыл.
– О чём они говорили?
– Не знаю. Не понял, да и не до этого мне тогда было…
– Ла-адно…
Глеб потёр кулаком подбородок.
– Спасибо, драчун. Ты мне сегодня очень помог.
Оказавшись в безопасности, усы опять победительно вздёрнулись вверх.
– А ты что, охаживаешь в отсутствие своего друга его черненькую подружку? – Лысый крепыш противно подмигнул в сторону, куда убежала Марисоль.
– Все русские мужики обязательно обращают внимание на чернокожих. Это ваши интернациональные обязательства?
Последние слова яхтсмен крикнул из своей уже почти отошедшей от причала лодочки, одной рукой обнимая соскучившихся блондинок, а другой управляя мотором.
– Держи!
Ответ Глеба Никитина был справедлив.
Мокрый кончик точно и сильно брошенной им причальной верёвки нечаянно, но с очень неплохим оскорбительным эффектом хлестнул по загорелой лысой голове…
Марисоль дёрнула его за рубашку.
– Ни одного свободного катера у Эппла сейчас нет. Давай возьмём здесь любую лодку. Никто не обидится…
Опустившись на колено, Глеб потянул за капроновый швартов, провисший в голубовато-зелёной воде.
Славный сюрприз ожидал их у борта «Зенита». Стройная яхта-тримаран была похожа на самолёт, лежащий на воде. Мощные, слегка изогнутые вверх крылья соединяли центральный корпус с удлинёнными боковыми поплавками. У подветренного правого к яхте была привязана та самая, Валеркина, «динги».
– Да, она.… А как же тогда…?
Марисоль не договорила и легко вспрыгнула на борт яхты.
«Значит, они были здесь с Катей не одни. Или он на дне залива, или добрался отсюда до берега вплавь, или… Его увезли?»
– Ты уверена, что Катя запуталась именно в этом канате?
– Да, я видела ещё раньше схему в полицейском участке. Её нашли вот здесь, на носовом якорном.
Капитан Глеб внимательно осмотрел все канаты, идущие с борта «Зенита» в воду, к якорям. Потом, спустившись в каюту, поочерёдно перебрал чашки, ложки, тарелки. По одному выставил на просвет гранёные, с пояском, чистые стеклянные стаканы.
«Из дома, что ли он их привёз…?».
Порванный спичечный коробок, маленькие ножницы, монетки в уголке столика, пустая пепельница. В умывальнике – два одинаковых водопроводных вентиля.
«Зачем ему на яхте два?».
Из одного крана подкапывала вода. Глеб намочил пальцы, попробовал капли на вкус.
«Ясно, забортная…. Кто-то недавно включал насос, в трубе ещё немного осталось».
На столе, в пустой банке из-под кетчупа, торчали остатки двух унылых орхидей.
«Кто может любить такие цветы?! Вонючие, расплывчатые, хищные…».
Все шесть ножей стояли, втиснутые в свои щели в тяжёлой деревянной подставке из красного дерева. В шкафчике единой стопкой блестели металлические рюмки. Глеб осторожно, держась за тонкие ободки, посмотрел и их на свет.
«Протёрты старательно».
Салат на пластмассовой тарелке завял почти в слизь, в порванном прозрачном пакете валялся одинокий кусок чёрствого хлеба.
– Всё здесь на месте? Посмотри, пожалуйста.
Марисоль присела на диванчик, обвела небольшую, уютную каюту рассеянным взглядом.
– Валера учил меня управлять гоночной яхтой. В этом сезоне он хотел участвовать в «Антигуа-рейсинг». Через две недели…
«Ну, подружка, постарайся, не подведи. Последнее испытание для тебя…».
– Ты никогда не встречалась на острове со странным большим европейцем? Говорят, он немой, не может разговаривать. Такой же сильный, как и Валерка. А?
– Нет, не могу вспомнить.
Девушка машинально перебирала и расставляла в бортовом шкафчике маленькие банки со специями. Переставила с крайней на дальнюю решётку газовой плиты низкий чайник. Потом привстала, высунулась в узкий люк наружу, обвела взглядом палубу.
– Вот. А это важно?
– Что такое? – Глеб Никитин насторожился.
– Ручка для лебедки… Валера обычно её укладывал не сюда, а под порожек. И меня всегда ругал, если я не так делала… Он никогда не оставил бы ручку в ватервейсе, у самого борта. Точно!
