— Только толку от этого, — пробурчал Джордж.
Гаррис, я понял, его не расслышал.
— Сейчас мы, — продолжил Гаррис, — от солнца к востоку, а Тодтмоос от нас к юго-западу. То есть если... — он запнулся. — Кстати... Куда, я сказал, указывала биссектриса? На север или на юг?
— Ты сказал, она указывала на север, — ответил Джордж.
— Точно? — не отставал Гаррис.
— Точно. Только не заморачивайся. По всей вероятности, ты ошибся.
Гаррис задумался, затем лицо его прояснилось.
— Все правильно. Конечно, на север. И должно быть на север. Как оно могло быть на юг? Значит, нам надо на запад. Вперед!
— С радостью пойду на запад, — сказал Джордж. — Мне что запад, что восток, что север, что юг... Хочу только заметить, что в настоящий момент мы идем строго на восток.
— Нет, — возразил Гаррис. — Мы идем на запад.
— Мы идем на восток, говорю тебе.
— Слушай, лучше заткнись, а то ты меня собьешь.
— Да и слава богу. Лучше сбить тебя, чем заблудиться. Говорю тебе, мы идем строго на восток.
— Что за ерунда! — разозлился Гаррис. — Вот оно, солнце!
— Ну да, вот оно, сияет как днем. На месте или не на месте, по твоей строгой науке. Но я только знаю, что, когда мы были внизу, в деревне, вот этот вот пригорок вот с этим вот каменюкой был на севере. То есть в данный момент мы идем на восток.
— Вообще-то, ты прав, — сказал Гаррис. — Я забыл, мы делали разворот.
— Я бы на твоем месте научился не забывать развороты, — проворчал Джордж. — Этот маневр придется делать, возможно, не раз.
Мы сделали разворот «кругом» и пошли в другую сторону. Сорок пять минут мы карабкались в гору, затем снова вышли на открытое место, и снова деревня лежала у нас под ногами. Только на этот раз она была с юга.
— Вот тебе раз, — сказал Гаррис.
— Ничего особенного, — сказал Джордж. — Когда ходишь вокруг деревни кругом, то, разумеется, иногда ее видно. Лично я рад, что ее видно... Это значит, что мы еще не совсем потерялись.
— Но она должна быть с другой стороны!
— Она там будет, через час-полтора, — сказал Джордж. — Нам нужно только идти на запад.
Сам я помалкивал. Я был сердит на них обоих и был рад, что Джордж явно начинал злиться на Гарриса. Гаррис, безусловно, проявил глупость, воображая, что может найти дорогу по солнцу.
— Хотелось бы все-таки знать, — произнес Гаррис задумчиво, — куда должна показывать биссектриса — на север или на юг.
— На этот счет, конечно, стоит подумать. Такой пустяк.
— На север это быть не может. И я объясню почему.
— Не заморачивайся. Я готов поверить и так.
— А только что говорил — на север? — сказал Гаррис с укором.
— Ничего подобного, — огрызнулся Джордж. — Я сказал, что ты сказал, что на север, — это большая разница. Если ты думаешь, что не на север, — пошли в другую сторону. Все не одно и то же.
Тогда Гаррис вычислил все сначала, только наоборот, и мы снова нырнули в лес и через полчаса ожесточенного карабканья в гору снова вышли к этой же деревушке. Правда, теперь мы были чуть выше, и на этот раз деревня оказалась между нами и солнцем.
— Я думаю, — сказал Джордж, глядя вниз на деревню, — пока это самый красивый вид. Остается только одна сторона света, с которой мы ее не видели. Потом предлагаю туда спуститься и передохнуть.
— Не может быть, — сказал Гаррис. — Это другая деревня.
— Но церковь та же самая. Хотя, может быть, повторяется случай с той пражской статуей. Возможно, местные власти изготовили несколько макетов этой деревни в натуральную величину и расставили их по всему Шварцвальду. Чтобы посмотреть, где будет лучше. В общем, куда сейчас?
— Не знаю. И знать не хочу. Я сделал все, что мог, а ты всю дорогу только ворчал и сбивал меня с толку.
— Ну да, может быть, я придирался, — признал Джордж. — Но посмотри на вопрос с моей точки зрения. Первый говорит, что у него чутье, и заводит меня в осиное гнездо, в самом лесу.
— Не могу же я запретить осам строить в лесу гнезда, — огрызнулся я.
— А я и не говорю, что можешь. Я не спорю. Я только констатирую неопровержимые факты. Второй, который, по всем правилам науки, день напролет таскает меня вверх-вниз по горам, не знает, чем отличается север от юга, и не всегда может сказать, менял курс или нет. Лично я не претендую на экстрасенсорные способности, ни на академические равным образом. Но вон на третьем отсюда лугу я вижу крестьянина. Я предложу ему денег за сено, которое он не скосит... Полторы марки, как я прикину... Чтобы он бросил свою работу и довел меня до Тодтмооса. Можете пойти со мной, если хотите. Не хотите — можете разрабатывать новую систему ориентирования на местности. Только без меня.
План Джорджа не отличался ни полетом фантазии, ни дерзостью мысли, но в тот момент нам приглянулся. К счастью, мы забрели совсем недалеко оттуда, где сбились с пути в самом начале. Таким образом, с помощью рыцаря сеновала мы выбрались на дорогу и были в Тодтмоосе отстав от расписания только на четыре часа, с аппетитом, на утоление которого потребовалось сорок пять минут упорной молчаливой работы.
Из Тодтмооса мы собирались спуститься к Рейну пешком, но, по причине утреннего перенапряжения, решили совершить, как говорят французы, «променад на колесах», для какой цели наняли живописный экипаж, движимый лошадью, которую я бы сравнил с бочкой, если бы не кучер, в контрасте с которым она была просто кожа да кости.
В Германии все повозки делаются для двух лошадей, но впрягают в них обычно одну. Экипажи таким образом смотрятся, по нашим понятиям, кривобоко, но здесь так делается, чтобы обозначить широкую ногу. Идея заключается в том, что обычно у вас в упряжи пара, но сегодня вторая лошадь просто куда-то делась.
Немецкого кучера нельзя назвать мастером экстра-класса. Высший пилотаж он проявляет когда спит. Тогда, во всяком случае, он никому ничего не делает, а лошадь, которая, в общем, умна и опытна, коротает путь в сравнительной безопасности. Если в Германии научат лошадь брать плату в конце поездки, извозчик будет не нужен вообще. Пассажиру станет тогда намного легче, ибо когда немецкий извозчик не спит и не хлещет кнутом, он главным образом суется в неприятности и выпутывается из них. Причем лучше у него получается первое.
Помню, как-то раз в Шварцвальде мы спускались с крутой горы с парой сударынь. Это была как раз такая дорога, какие вьются серпантином: склон под углом семьдесят пять градусов уходил кверху справа, склон под углом семьдесят пять градусов уходил книзу слева. Ехали мы очень спокойно; глаза кучера, как мы радостно отмечали, были закрыты; как вдруг что-то — дурной сон или приступ несварения желудка — его разбудило. Он схватился за вожжи и искусным движением загнал левую лошадь за бровку, где она повисла на постромках. Наш извозчик нимало не встревожился и не удивился; обеим лошадям, как я заметил, ситуация также показалась обыкновенной. Мы вышли; он слез, вытащил из-под сиденья огромный складной нож (который, бесспорно, хранился там на таковой случай) и ловко перерезал постромки.
