Владимир Сорокин
Допрос № 6
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Как чувствуете себя?
— Ничего…
— Ничего — пустое слово. Вы здоровы?
— Я здоров.
— Жалобы есть на содержание?
— Нет.
— Пожелания?
— Мне так и не вернули мой ноутбук.
— Я же вам сказал, по-моему, ясно и понятно: до окончания следствия это не положено.
— Почему?
— Я уже объяснял вам.
— Но я так и не понял почему.
— Закон, господин писатель. В данном случае он не на вашей стороне.
— Как всегда?
— Не надо обобщать. У вас есть бумага и карандаш.
— Я сто раз говорил вам, что в ноутбуке у меня всё: все архивы, все тексты. Переписка. Потом, я практически разучился писать много от руки.
— Вам и не нужно ничего писать. Вам необходимо лишь честно отвечать на мои вопросы.
— Послушайте! Я свободный человек. Я сижу здесь уже пять суток! Чем мне заниматься?! Если я под следствием, это еще не означает, что я преступник. Верните мой ноутбук!
— Вас никто и не записывает в преступники. Вы находитесь под следствием. Вам дают газеты. Книги можно заказывать. У нас хорошая библиотека. Ваши книги в ней тоже есть.
— Почему мне не дают второго одеяла?
— Вы же только что сказали, что жалоб на содержание нет.
— Почему отхожее место за пять дней никто ни разу не чистил? У меня в камере вонь!
— Ну, голубчик, здесь не санаторий. Здесь нет прелестных горничных.
— Прекратите юродствовать! Я требую надлежащего содержания! Я известный писатель, а не уголовник! Пять дней меня содержат как скотину!
— Неправда. Условия содержания в нашей тюрьме стандартные. И здесь все в равном положении. Это закон. Он одинаков для всех.
— Что, закон запрещает подследственным иметь два одеяла?!
— Вам холодно? Сейчас же вроде и не зима.
— Ваша тюрьма стара и промозгла! Стены все пропитаны сыростью! В ней сто лет не было ремонта!
— Опять неправда. Ремонт был семь лет назад.
— Одеяло! Мне нужно второе одеяло! Я не высыпаюсь!
— Хорошо, я похлопочу насчет второго одеяла.
— Вы мне обещали уже дважды!
— Обещаю, что завтра… в крайнем случае послезавтра у вас будет второе одеяло. И закроем вопрос. Про ноутбук — тоже закроем. Как говорится, пора закрыть наш ноутбук на спящий режим. Извините, так сказать, за каламбур… Давайте перейдем к делу. Итак, мы остановились на третьей главе. Ваш герой, Иван Данилович Морозов, приезжает на Капри первого октября.
— Да, первого октября.
— Вечерним паромом. И любуется закатом… вот… здесь: «На нижней палубе было душно и уныло, скучные пассажиры дремали в старых серых креслах. Бледный юноша, примостившись в уголке, сосредоточенно дрочил свой Ipad. Иван вынул из сумки фляжку с виски, встал и поднялся наверх по железной лестнице. Его встретил прохладный и сильный ветер, рвущий выхлоп дизеля из двух труб и качающий в небе шесть чаек, увязавшихся за паромом с неапольской пристани. Закат уже давно пролился на море абрикосовым вареньем, горбатые спины островов проплывали вдали, луна набирала силу, готовясь к темноте. Иван глотнул из фляжки, сощурился на тонущее солнце и почему-то вдруг вспомнил Крекшино и Анфису, улыбающуюся своей ускользающей улыбкой и показывающую ему из полутьмы ельника два своих тонких пальца знаком вечной победы над его доверчивостью. „Елки-палки, лес густой…“ — вслух пробормотал он и полез за сигаретами». Вот. И в связи с этим у меня к вам вопрос, все тот же самый вопрос: а почему Иван решил поехать именно на Капри?
— Опять двадцать пять! Ну а почему бы ему не поехать на Капри?
— Не отвечайте мне вопросом на вопрос. Здесь вопросы задаю я. Повторяю: почему Иван решил поехать на Капри?
— Потому что он там еще не был. Устроит вас такой ответ?
— Нет, не устроит. Вы это уже говорили вчера. В Архангельске он тоже не был. И в Сан-Франциско тоже.
— Он находится в Италии, при чем тут Архангельск?
— В Италии много интересных мест. Венеция, например.
— Иван Морозов не турист. Он русский метафизик.
И страдающий человек.
— На Капри метафизики больше, чем в Венеции?
— В Венеции метафизику давно уже вытоптали туристы.
— Это спорное заявление.
— Я не собираюсь с вами спорить. Потом, вы же читали десятую главу, вы знаете, что произошло на скалах?
— До десятой главы мы еще дойдем… По поводу метафизики. Вот смотрите, о чем рассуждает ваш герой на семьдесят восьмой странице: «Иван шел по извилистой каменной улице, полной дорогих бутиков, и живая картина, словно пошлый анекдот, навязчиво преследовала его, повторяясь в стеклянных кубах: модель с глупым лицом и длинными загорелыми ногами мелко перебирает ими, совершая ритуальный танец приобретения, молоточа полированный мрамор новыми туфлями, в то время как не менее длинноногая продавщица и коленопреклоненный и еще не покрывшийся загаром старик одобрительно кивают головами. „Старые песни о главном…“ — пробормотал Иван, сворачивая к отелю». Вот! Где же здесь метафизика? Вашего героя на Капри раздражает почти все.
— Вы забыли, что с ним произошло в России?
— Нет, нисколько.
— Вы понимаете, в каком состоянии он уехал?
— Вполне, вполне понимаю. Но зачем он приехал в место, где его все раздражает? Почти все. Он умиляется лишь старым пиниям по дороге к вилле Тиберия. Вот… здесь: «Он положил руку на бугристый необхватный ствол, помнящий, по всей видимости, если и не самого Тиберия, то уж громкие совокупления гуннов с хрупкими, но полногрудыми островитянками. „Дорогое мое дерево, милое, чудное дерево, — думал он. — Как я завидую твоей мудрости и спокойствию. Как завидую твоей способности ничему не удивляться, никого не осуждая и не требуя к ответу…“ Иван улыбнулся и поцеловал кору ствола».
Это единственная улыбка вашего героя на Капри.
— А он, по-вашему, должен приплыть и плясать от радости? Ивану не до улыбок. Человек навсегда расстался с любимой женщиной, да еще потерял друга! Он разочарован в людях, в человечестве! Вы теряли когда-нибудь любимых? Вас предавали друзья?
— Пока нет.
— А он потерял не только Анфису, не только Владислава. Но и надежду. Понимаете?
— Это я вполне понимаю. Но все-таки: почему Капри? Ведь все могло произойти и в другом месте. Мало ли в Италии скалистых берегов? Смотрите, как извилист его путь: он приезжает в Берлин, чтобы «глотнуть на вокзале прохладного и неизменного пшеничного пива, вкус которого остался в его памяти еще в восемьдесят восьмом», ночным поездом едет в Рим, там садится на самолет до Неаполя, потом — на паром до Капри. Это мог сделать лишь человек, точно знающий, куда и зачем он едет. Но он же никогда не был на Капри.
