Кладку яиц сова начинает, вероятно, сразу же после прилета на остров, так как в половине июня я находил уже сильно насиженные яйца, а в 1929 году обнаружил первого вылупившегося птенца 18 июня. Во всех гнездах — а я встретил их около пятидесяти — лежало от шести до восьми яиц. Гнездо совы устроено просто. Обычно это утоптанная площадка, на которой разбросано десятка два перьев. Самец в период высиживания не только заботится о своей подруге, принося ей леммингов (почти у каждого гнезда я находил по два-три убитых зверька), но и сам принимает участие в высиживании. Однажды я наблюдал, как убитую самку через полчаса сменил самец, предварительно отогнав от гнезда собаку.
Чистик (по-эскимосски — самсых'аг'ак') появляется на острове вслед за пуночкой. Весной 1927 года был замечен у мыса Гаваи 15 мая. Но можно думать, что прилетели чистики раньше, так как за последнюю неделю мыс никем не посещался.
В 1928 году первых чистиков подстрелили 28 апреля. По-видимому это число и следует считать датой действительного прилета чистиков. За три дня до этого, то есть 25 апреля, я был на мысе Гаваи, проехал от него около 20 километров вдоль скалистого берега к северу и не встретил в этих местах, наиболее излюбленных птицей, ни одного экземпляра.
28 апреля в полдень я выехал из бухты Роджерс, в 4 часа достиг мыса Гаваи и до 10 часов ехал вдоль берега, не находя никаких признаков птиц. Вызвавший метель юго-восточный ветер заставил меня повернуть назад. На обратном пути около полуночи я услышал характерное для чистиков посвистывание и скоро заметил отдельные экземпляры. Вблизи мыса Гаваи птицы проносились уже небольшими стайками, со скал при выстреле они слетали целыми сотнями.
В те же дни чистики появились и в 1929 году: одиночные экземпляры были замечены 27 апреля, а массовое появление их— 29 апреля.
Гнездятся чистики на береговых скалах, на восточном берегу острова и на западном. В глубь острова они никогда не залетают. Особенно излюбленные места их гнездования — мыс Гаваи, мыс Уэринг, мыс Гильдер. На мысе Гаваи чистики живут в обществе бургомистров, а на мысе Уэринг к ним присоединяются кайры, моевки и бакланы.
Гнезд и яиц увидеть мне не удалось по той простой причине, что в расселинах сильно выветрившихся скал на Высоте нескольких десятков, а иногда и свыше сотни метров они остаются недосягаемыми для человека.
В 1929 году 19 августа одному из эскимосов, отправившемуся со мной на мыс Гаваи, удалось с риском для жизни достичь одного гнезда. Оно состояло из небольшого количества травы и мха. В гнезде оказались два вполне оперившихся птенца.
Птенцы после вылета из гнезда сразу становятся самостоятельными. Уже 21 августа я встречал молодых особей, разыскивающих себе пищу.
Летают чистики с большой скоростью и так часто взмахивают крыльями, что на расстоянии в полтораста метров слышен шум напоминающий работу миниатюрного мотора. При планировании птицы с высоты звук рассекаемого воздуха весьма напоминает тот звук, который слышен при полете стрижа, но много сильнее.
Интересно отметить следующую привычку чистиков. Каждая птица имеет на скале свой собственный участок, и спугнутый чистик, сделав один или несколько Кругов, садится не только на свой участок, но в большинстве случаев в точности на то же место, откуда он слетел.
Осенью чистики улетают в двадцатых числах сентября. (В 1928 году последнего чистика я видел 18 сентября.)
Толстоклювая кайра — (по-эскимосски — алъпа) появляется в районе острова несколькими днями позднее чистиков и ведет сходный с ними образ жизни. Кайры прекрасно ныряют, но летают довольно медленно и неуклюже. Когда они сидят, то держатся почти вертикально. Кайры, как и чистики, никогда не залетают в глубь острова. На восточном побережье они гнездятся только на мысе Уэринг, являясь самыми многочисленными обитателями базара. Их количество не поддается даже приблизительному определению. Они буквально покрывают все скалы на протяжении свыше 2 километров. Крик их слышен на расстоянии около 3 километров от базара. Кайры, очевидно, спорят из-за мест для гнезд, вступая часто в драку… Причем потасовка иногда заканчивается гибелью обоих противников, так как, падая с большой высоты и при этом продолжая драться, птицы настолько калечатся, что бывают уже не в состоянии вновь подняться в воздух и становятся добычей бургомистра или песца.
Благодаря многочисленности, этих птиц и легкости охоты на них (часто одним выстрелом удается убить до восьми штук) весной они служат большим подспорьем в питании колонистов.
Чайка-моевка (по-эскимосски — кахсюнак). Моевки — самые усердные рыболовы и самые большие крикуны. Целыми днями они носятся стаями над водой, камнем падают вниз и, еле коснувшись воды, поднимаются с добычей. Падаль и вообще мясо их не привлекает. Лишь вдоволь удовлетворив свой аппетит, моевки с пронзительными криками, напоминающими кошачье мяуканье, возвращаются на берег.
Гнездятся моевки обычно по соседству с бургомистрами, самое многочисленное их поселение — на скалах мыса Уэринг.
На острове они появляются в первую неделю июня и улетают во второй половине сентября. Молодь становится самостоятельной в начале сентября.
Баклан (по-эскимосски — н'ылък'ак'). На острове обитает только берингов баклан, и то в очень незначительном количестве. Это чрезвычайно осторожная птица, редко подпускающая к себе на расстояние выстрела. При полете она обычно держится на такой высоте, что остается вне пределов досягаемости для охотника.
Насколько малочислен й в то же время осторожен здесь баклан, можно судить по тому, что за все время нашего пребывания на острове убито не более пятнадцати экземпляров.
Другая особенность птиц заключается в том, что они в большинстве случаев летают поодиночке: мне ни разу не удалось видеть хотя бы пару пролетающих бакланов.
Только на берегу их можно встретить по нескольку штук, и то лишь перед гнездованием и в самый период гнездования. В незначительном количестве они гнездятся на утесах мыса Уэринг на высоте 50—200 метров, несколько гнезд замечено на мысе Пиллар и больше нигде.
Летает быстро, часто взмахивая крыльями. В сидячем положении, опираясь на хвост, баклан держится почти вертикально и похож на бутылку.
Крик баклана напоминает глухое мычание, другого крика этой птицы мне слышать не приходилось. Эскимосы же уверяют, что баклан совсем не умеет кричать. В доказательство они рассказывают легенду о том, что н'ылък'ак' раньше умел кричать, но увидел у кахсюнак (чайки-моевки) белые перья, позавидовал ей и променял свой язык на эти перья. С тех пор н'ылък'ак' имеет на ногах и на шее красивые белые перья, но кричать разучился, а только мычит, у кахсюнак же нет красивых перьев, но зато она много кричит.
