Термина «устойчивое развитие» не существовало, когда я начинал это путешествие. Но однажды утром он родился в воспаленном мозгу одного чокнутого европейца, ослепленного абсурдной идеей, что он создаст новое слово и вместе с ним — новую реальность. Устойчивого развития не существует. Либо мы развиваемся, либо нет. Либо что-то производим, либо нет. Либо мы находим смысл жизни в гаджетах и коллекционных игрушках, либо делаем какой-то иной выбор. И у каждого выбора свои последствия. За каждое приобретенное благо, за каждый потребляемый ресурс придется расплачиваться, ведь на каждое действие есть противодействие. Отходы производства скапливаются на поверхности земли и в водах. Тонны и тонны невидимых загрязняющих все вокруг и крайне опасных частиц проникают в атмосферу. Мы подарили это так называемое счастье миру, который и без того на всех парах мчится к перепроизводству, а несметное количество людей все еще мечтает о такой «наивысшей» модели развития. Как заставить их остановиться? Как объяснить, что мы пошли неправильным путем, что нужно всего лишь жить и радоваться уже имеющимся благам? Да никак… Я чувствую себя подавленным. Стоит подумать о будущем здешних ребятишек, как меня душат слезы: к тому моменту, когда они подрастут, их рай, который уже сейчас бьется в агонии, погибнет окончательно.
Тем не менее никто из местных жителей не осознает никакой трагедии: люди живут в гармонии с этой дикой и буйной природой. Девственный лес Борнео, благодаря теплому и влажному климату, имеет уникальный подлесок, защищенный от солнечных лучей. Он щедро населен уникальной фауной и флорой. Здесь умопомрачительно красивые цветы, которые живут по законам собственного мира. Крупные желтые, белые, сиреневые соцветия расцвечивают придорожные пейзажи, тысячи чудесных бабочек порхают и кружатся изящными парами, выбирая солнечные местечки. Жирные ленивые ящерицы бесшумно скользят между орхидеями и другими гигантскими цветами, которые в профиль напоминают птиц с рогами. Здесь растут хищные плотоядные растения, зреют «драконьи фрукты»[120], пробиваются из-под земли красные шампиньоны[121], а местные женщины собирают в полях и лесах целые корзины диковинных ягод и полезных листьев.
В провинции Саравак, неподалеку от границы султаната Бруней я знакомлюсь с удивительными людьми — это ибаны, представители маленькой местной народности. Когда-то они были известны как одно из великих воинственных племен Борнео. Перейдя к оседлому образу жизни, возделывая в тропиках плантации гевеи[122], эти люди приняли христианство, однако сохранили обычаи и верования своих древних предков. Я моментально попадаю под их обаяние и всерьез интересуюсь законами их социума. Как-то вечером ноги сами приводят меня к «длинному дому», где живут члены общины, и здешний старейшина приветствует меня. Этот удивительный дом выкрашен в приятный желтоватый цвет и водружен на сваи. В нем есть большая «гостиная» галерея, где, как на центральной площади, собираются все жители общины, и длинный вытянутый коридор, в который выходят два десятка дверей. Это двери, ведущие в жилые помещения каждой семьи, отделенные от соседей. Старейшина, все плечи которого изукрашены татуировками с символикой его клана, устраивает для меня экскурсию по этому причудливому дому. Минуя собравшихся в кружок и увлеченно играющих детей, он приводит меня в свое жилище, выкрашенное в яркий цвет, декорированное искусными кружевами, сотнями безделушек и предметами ручной работы. Его церемониальный нагрудник и головной убор, украшенный крупными перьями, выставлены на самом видном месте. Все содержится в идеальном порядке и чистоте. Их народность, как объясняет мне вождь, существует отдельно от мусульманской Малайзии. Христианство показалось ибанам наиболее приемлемой формой развития общества, и они приняли эту веру, не отрекаясь от своих прежних кумиров и многовековых верований, проистекающих из нерушимой связи человека с природой.
БорнеоПоигрывая своим мачете с рукояткой в форме птичьей головы, он рассказывает мне, что давным-давно, во времена, когда ибаны возвращались из лесных походов, они первым делом приходили к старейшине, чтобы тот расшифровал послания, которые передала воинам сама природа. Так, если воин слышал пронзительный крик певчей птицы, это могло означать только одно: в джунглях таится опасность, ходить туда не следует. Всему поселению отдавался приказ: отложить охоту, собирательство и работы в лесу как минимум на несколько дней. Я спрашиваю, верит ли он сам в подобные приметы, и этот достойный человек опускает со вздохом глаза:
— Нет, это всего лишь мифы.
Однако почему-то я не склонен верить ему. Но он уже снова весело смеется, заявляя, что его народ, в отличие от некоторых соседей, давно перестал заниматься охотой за головами. И слава богу, думаю я про себя!
— После обращения в христианство мы похоронили все головы, — уверяет он. Пауза. Мгновение спустя, бросив на меня быстрый, пронзительный взгляд, он шепчет: — Посмотри наверх, левее…
Что? Где?! Я оборачиваюсь.
— Они здесь, рядом, за третьей по счету дверью, прямо под потолком. Иди сюда, я покажу.
Мы подбираемся ближе, и своим карманным фонариком он подсвечивает не то восемь, не то девять черепов с запыленными и почерневшими от времени челюстями. Все они обтянуты сморщенной кожей и кое-как обернуты листьями тростника. Я поражен!
— Им более семидесяти лет, — говорит мой «экскурсовод», — и, возможно, они принадлежали хозяевам вражеского «длинного дома». Другого родового клана… Мы перестали этим заниматься где-то в 1920-х…
Здесь считалось, что только храбрый воин, который принесет голову своего врага, достоин внимания прекрасной дамы. Рядом с вражескими черепами висит корзинка для жертвоприношений. А неподалеку, на тех же балках, я вижу другие корзинки, более безобидные, полные корешков, кусочков коры, лиан, рогов диких животных, олицетворяющих собой великую силу леса. Я уверен, что в периоды тяжелой засухи все эти предметы вновь будут извлечены из небытия и отправлены на алтарь, где под ритуальные напевы вождя, взывающего к небесам с просьбой о чуде, их будут благоговейно поливать водой.
Вечером после купания в ручье я пытаюсь представить себе, как же выглядели разговоры первых людей на планете. Какими звуками обменивались они, открывая рты и напрягая голосовые связки? Чем отличались их беседы от птичьих трелей или стрекотания насекомых… Пра-пра-прадедушки наших дискуссий и диспутов, должно быть, звучали невероятно уморительно, когда члены какой-нибудь древней семейки пытались объясниться друг с другом, перебирая все доступные им звуки, какие они только могли воспроизвести своими губами и языками! Мне почему-то кажется, что это было до слез смешно… Наверное, это были самые первые на планете комические постановки!
Маленькая империя большого султана
8 июня 2009 — 18 июня 2009
Бруней — Даруссалам
Эта крошечная страна на берегу Китайского моря, анклав внутри малайзийского Сарвака, владеет уникальными природными запасами нефти и газа. Прежде чем попасть в султанат Бруней, я тщетно пытался разыскать его на карте мира. И вот почему все, что известно об этом микрогосударстве на острове Борнео, — так это то, что оно живет под колпаком зазнавшегося султана, который слишком занят подсчетом своих нефтедолларов. Следует сказать, что и папаша его, великий Омар Али Сайфуддин, был настоящим пройдохой. Когда британские завоеватели убрались из этих мест, чтобы создать Британскую Малайю, он понял, что рискует утратить монополию в разработке своих нефтяных скважин и быстренько подался под британский протекторат. До 1984 года Бруней сохранял свое положение, и потомок султана, юный Хассанал Болкиах Муизз уд-Дин Ваддаулах, оказался сегодня на вершине списка самых обеспеченных людей на планете. Ему принадлежит более пяти тысяч автомобилей класса люкс! Интересно, что он с ними делает на такой крошечной территории?
Эта история кажется мне настолько возмутительной, что зла не хватает. У семьи, пригласившей меня переночевать в своем уютном доме, я поинтересовался, какой он, их великий султан. «Мы очень любим Его Величество, — последовал ответ. — Он добр и щедр к нам!» Судя по тону, пронизанному благодарностью и почтением, сказанное ими — чистая правда. Жители Брунея считаются одними из самых богатых во всей Азии, и даже если у них толком нет никаких свобод (в действительности совсем никаких!), то по меньшей мере у них есть бесплатное образование и здравоохранение. Любопытно, что даже здесь еще не удалось положить конец нищете: двадцать процентов жителей живут за чертой бедности. А что вы хотели? Нельзя же одновременно летать на «Боинге-747», украшенном золотом и хрусталем, и при этом прокормить все свое население… Однако это никого не беспокоит — в особенности компанию Shell, которая сохраняет — поди пойми! — монополию на добычу нефти в этой стране. А султан Брунея получает за это поистине королевские откаты, и все довольны. В городе Бандарсери-Бегаван, столице этого государства, я встречаю одного очень энергичного человека европейской наружности, который, выбравшись из своего длинного универсала, бросается мне навстречу, изъясняясь на очень плохом французском. Алан, преподаватель из Австралии, доживает здесь последние месяцы своей командировки и приглашает меня навестить его дом, где я смогу познакомиться с его женой. Бедняга Алан! Месяцами он помирал от скуки в этой мусульманской стране очень строгих нравов, где запрещено абсолютно все: свинина, алкоголь, развлечения, девочки… — и это всерьез ударило по его чувству меры. Он рад хоть как-то развлечься и приглашает меня присоединиться к компании его соотечественников и коллег, работающих здесь же, в международном колледже[123]. Мы все вместе отправляемся на прогулку по традиционной брунейской деревне, стоящей на воде. Более сорока тысяч человек живут в этом квартале, где все дома построены на сваях. Эта азиатская Венеция — совсем не роскошное место, что неудивительно: все средства пущены на строительство королевского дворца. И с этими словами мой веселый гид указывает на гигантский золоченый купол, виднеющийся вдали. Он обошелся казне в триста пятьдесят миллионов долларов, а состоит эта безделушка из одной тысячи семисот восьмидесяти восьми комнат и покоев. М-да, вот уж размах так размах, бормочу я про себя. Но я еще толком ничего не видел. Наутро Алан приглашает меня посмотреть на самое бестолковое из самых роскошных зданий в мире: отель «Эмпайр», который выстроил брат султана, Джеффри, когда занимал должность министра финансов Брунея. Этот дворец предназначался для приема почетных гостей главы государства; видимо, в королевском дворце было все-таки тесновато. Строительство этой красотищи обошлось государству в один миллиард шестьсот миллионов долларов. В обществе так активно обсуждали эту гигантоманию братца вкупе с нецелевым использованием государственных средств, что доброму султану пришлось отправить Джеффри в отставку. В Брунее налогов никто не платит, так что не нашлось ни одного желающего прокомментировать эту историю.
