Ката-Тьюта, точно такая же невероятная скала, расположенная как раз с другой стороны гавани от своего брата-близнеца Улуру. Это обнажение породы выглядит со стороны как колоссальные наплывы теста, которое кто-то оставил подниматься, а оно начало сползать и крениться под собственным весом. Политические соображения разрешают забираться на Ката-Тьюта всем желающим, хотя это немного напоминает подъем в щель меж громадных ягодиц.
Когда я возвращаюсь в напоминающий бункер номер гостиницы, уже начинает вечереть, и я решаю еще немного побродить по пустыне. Здесь хотя бы заметны следы чьей-то жизнедеятельности: вот муравейник, окруженный кольцом собранных его обитателями эвкалиптовых листьев.
Подойдя, чтобы разглядеть муравейник поближе, я отчего-то срываюсь в слезы, ни с того ни с сего. Наверное, безжизненные пейзажи, которые мне пришлось миновать по дороге сюда, глубоко затронули во мне что-то личное, но я не могу понять, что это было. В итоге мои рыдания производят очищающий эффект, и я теряюсь в догадках, почему и что именно они вычистили. Хотелось бы думать, что я только что прошел через какой-то космический, экзистенциальный ритуал посвящения, который выпадает только тем счастливчикам, кто обратил внимание на муравейник. Впрочем, подозреваю, что существует и более приземленное объяснение. Было бы лестно вообразить, будто полный звезд небосвод над головой и мелкие существа под ногами снизошли ко мне, муравью в облике человека, и указали мне мое место, и я был сокрушен собственной ничтожностью. Но, стоя в каких-то ярдах от дрянного отеля из бетонных блоков и сонно бормочущего мини-холодильника, я отчего-то в этом сомневаюсь.
Лондон не из тех городов, что строились по четкой схеме, и это одновременно хорошо и плохо для тех, кто перемещается на двух колесах. Если досконально знать улицы, можно выбрать зигзагообразный маршрут, который обойдет крупные забитые артерии, что змеятся сквозь путаницу мелких улочек, и, следуя этим тропинкам, проехать более-менее напрямик. В любом случае, поскольку я не местный житель, мне довольно часто приходится утыкаться в карту города: кривые улицы могут сбить с пути и увести беспечного путешественника от цели на многие мили, скажем постепенно забирая к северу от изначального западного направления.
Для старого города Лондон довольно разлапист. Большинство европейских столиц устроены вполне компактно, но Лондон, этот сплав некогда разбросанных вдоль Темзы деревушек, имеет множество центров, так что яркие события могут проходить в местах, расположенных в милях друг от друга. В результате приходится напряженно крутить педали. Такие заезды не обязательно отнимают больше времени, чем тот же маршрут на метро, но порой я прибываю на место, немного запыхавшись.
За многие годы я научился не ограничивать свои визиты только работой и обязательно оставляю несколько свободных дней, немного воздуха, чтобы сохранить равновесие рассудка вопреки чувству оторванности от привычной сферы, которое сопровождает путешественника. Поездка наугад помогает очистить голову от забот и волнений, а иногда даже вдохновить на что-то новое. Чаще всего меня притягивают выставки современного искусства, поскольку я и сам работаю в этой области, но всевозможные медицинские и производственные музеи (и Национальный музей роллер-скейтинга в Линкольне, штат Небраска) оказались не менее хороши в качестве аттракционов, хотя зачастую по дороге туда я проезжал и более интересные вещи.
Утром я кручу педали через весь город — от своей гостиницы в Шепердс-Буш до галереи Уайтчепел, где мне предстоит встреча с тамошней директрисой Ивоной Блазуик, с которой мне надо обсудить возможное сотрудничество будущей осенью. Это ведет меня через Лондон по более или менее прямой линии, тянущейся с запада на восток по северному берегу Темзы. Я мог бы воспользоваться широкой многополосной улицей, ведущей как раз в нужном направлении (Уэстуэй до Мэрилебон-роуд, а затем Пентонвилл-роуд — в сущности, одна длинная улица), но предпочитаю навигацию по достопримечательностям: таков общий для городских жителей инстинкт, как совсем недавно объяснила мне Генриетта Мортенсен, работающая в датской фирме «Гейл архитекс», которая консультирует городские власти в вопросах планирования. По ее словам, в Нью-Йорке имеются целые зоны, где таких достопримечательностей на удивление мало, а потому попадающие туда люди зачастую перестают ориентироваться. Нет, они не безнадежно теряются — хотя туристы действительно могут заблудиться, — но в таких зонах им становится не по себе именно из-за отсутствия ярких точек, на которые могло бы опереться наше, увы, довольно ограниченное инстинктивное чувство ориентации.
Во многих городах такими яркими точками выступают знаменитые здания, мосты и памятники. Триумфальная арка, старое здание вокзала или площадь с ратушей или церковью — такого плана достопримечательности встречаются чаще всего. Нередко их возведение совпадало с эпохой бурного развития того или иного города, что заставляет задуматься, будут ли башни из стекла и металла, которые вырастают повсюду в последние годы (некоторые самых нелепых форм, вроде огурца или набора острых треугольников), когда-нибудь служить будущим поколениям согревающими душу памятниками былой эпохи, придающими городу индивидуальность. Будет ли какой-то исполин из металлоконструкций и зеркального стекла в будущем выполнять ту же функцию, что и Эйфелева башня, Зокало[24] или Мраморная арка[25]?
Мой путь пролегает мимо Гайд-парка, Мраморной арки, Букингемского дворца, Пикадилли-серкус[26], театрального квартала и рынка Спиталфилдс. Не самый прямой маршрут до Уайтчепела, но эти прыжки от одной достопримечательности к другой оставляют ощущение игры в грандиозные «классики» и приносят массу радости. Каждая новая «клетка» практически видна с предыдущей, так что мое продвижение к цели напоминает серию гигантских шагов по огромной доске.
Прибыв на место, я встречаюсь с Ивоной за чаем, и она замечает между прочим, что недавно побывала в Иране, где познакомилась с несколькими живущими там художниками. Она говорит, тамошнее правительство регулярно награждает большинство этих художников показательной поркой, и им приходится учитывать это обстоятельство в повседневной жизни. Скажем, на очередную порку они надевают по шесть пар брюк.
Разговор вполне логично переходит на доминирование мужчин в некоторых обществах, и Ивона предлагает интересную мысль: общества с жестким разделением по половому признаку поддерживают такое устройство, чтобы поощрять насилие и агрессию внутри себя, поддерживать свою воинственность.
