Судья стал искать, какая буква после Т попадается больше других. И составил следующую таблицу:
Т-21 раз
Г-20
Е, Ф-15
С-14
Б, О-12
Н, У-11
П, И-10
X-9
Ж-8
З, Л-9
Р-7
В, Д, Й-6
М, Ц, Ч-4
Ъ, Ь, Э, Ю-3
А, Ш, Щ, Ы-2
— Итак, буква А изображается всего два раза! — вскричал судья.— Теперь яснее ясного, что значение ее изменено. А какие звуки после А и О чаще всего встречаются в нашем языке? Подумаем.
И судья Жаррикес, проявив поистине замечательную проницательность, погрузился в новые исследования, подражая знаменитому американскому писателю, который, будучи великим аналитиком, сумел с помощью метода индукции воссоздать азбуку, соответствующую знакам криптограммы, после чего ему не составило труда прочесть всю тайнопись.
Точно так же поступил и Жаррикес, и мы беремся утверждать, что он оказался не слабее своего прославленного учителя. Недаром судья так много упражнялся на всевозможных логогрифах, кроссвордах и головоломках, построенных на перестановке букв, которые решал и в уме, и на бумаге, успев набить руку в этом умственном спорте.
Через три часа после начала работы перед ним лежала азбука, и, если его метод был правильным, она должна была открыть ему настоящее значение букв, начертанных на пожелтевшей бумаге. И тогда осталось бы только последовательно заменить буквы в документе на буквы, угаданные судьей.
Приступал он к этому не без сердечного трепета. Судья предвкушал то душевное наслаждение (куда более сильное, чем принято думать), какое испытывает человек, когда после долгих часов упорного труда ему открывается смысл логогрифа.
— А ну-ка попробуем,— проговорил он.— Право, я буду очень удивлен, если мой ключ не подойдет.
Судья Жаррикес снял очки, протер запотевшие стекла, снова нацепил их на нос и склонился над столом.
Положив перед собой лист с новой азбукой и документ, он начал подписывать под каждой буквой текста найденную им букву.
Подписав первую строчку, он перешел ко второй, потом к третьей, к четвертой, пока не дошел до конца абзаца. Исследователь даже не взглянул, получаются ли из букв понятные слова. Он желал доставить себе удовольствие, прочитав все одним духом.
Кончив писать, он воскликнул:
— Ну-с, а теперь прочтем!
И прочитал…
Великий Боже, какая белиберда! Строчки, которые он написал буквами своей азбуки, были так же бессмысленны, как и строчки документа! Еще один набор букв — только и всего! Они не составляли никаких слов, не имели никакого смысла! Короче говоря, это была столь же непонятная абракадабра.
— Что за дьявольщина! — возопил судья Жаррикес.
В семь часов вечера судья Жаррикес по-прежнему сидел, погрузившись в решение головоломки, ни на шаг не продвинувшись вперед, позабыв об обеде и отдыхе, когда кто-то постучался в дверь кабинета.
И, право, вовремя. Еще час, и перегретый мозг судьи, чего доброго, растопился бы в его воспаленной голове!
После нетерпеливого приглашения войти дверь отворилась, и на пороге появился Маноэль.
Судья не рассердился, что ему помешали, и даже, напротив, обрадовался возможности поделиться мыслями с человеком заинтересованным. Корпеть над загадкой в одиночку уже стало невмоготу. Словом, Маноэль явился как нельзя более кстати.
— Господин судья,— проговорил тот, входя,— прежде всего позвольте спросить, добились ли вы хоть какого-нибудь результата?
— Сначала сядьте! — воскликнул судья Жаррикес.— Если мы оба будем стоять, вы приметесь ходить в одну сторону, я — в другую, а кабинет для нас двоих слишком тесен.
Маноэль сел и повторил свой вопрос.
— Нет! Я ничего не могу вам сказать, кроме того, что теперь твердо уверен…
— В чем, сударь?
— Уверен, что документ основан не на условных знаках, а на том, что в тайнописи называют кодом!
— А разве нельзя,— спросил Маноэль,— прочесть в конце концов и такой текст?
— Его можно было бы прочесть, если бы каждая буква всегда заменялась одной и той же: если, к примеру. А всегда заменялась бы буквой Н, а Н — буквой К; если же нет, тогда нельзя!
— А в этом документе?
— В нем буквы расставляются в зависимости от произвольно выбранного числа, которому они подчинены. Таким образом, Б, поставленная вместо К, становится З, потом М, или Н, или Ф, иначе говоря — любой другой буквой.
— И что же тогда?
— Тогда, скажу вам с глубоким сожалением, криптограмму прочесть невозможно!
— Невозможно?! — вскричал Маноэль.— Нет, сударь, мы непременно найдем к ней ключ, от этого зависит жизнь человека!
Охваченный волнением, он вскочил на ноги.
Судья сделал ему знак, и он снова сел.
— А почему, собственно, вы так уверены, что документ основан на коде или, как вы говорите, на числе? — спросил Маноэль уже спокойнее.
— Выслушайте меня, молодой человек,— ответил судья,— и вам придется согласиться с очевидностью.
Судья Жаррикес взял бумагу и положил ее перед Маноэлем вместе со своими выкладками.
— Как всегда, я начал расшифровывать тайнопись, основываясь на чистой логике, не полагаясь на случай. Расположив буквы нашего алфавита по степени их употребительности, я получил новую азбуку и заменил буквы текста по методу нашего бессмертного аналитика Эдгара По. Но когда я попробовал прочесть то, что получилось, у меня ничего не вышло!
— Не вышло!…— горестно повторил Маноэль.
— Да, молодой человек! Я должен был с самого начала сообразить, что решить эту задачу таким способом невозможно!
— Боже мой! — вскричал Маноэль.— Мне так хотелось бы вас понять, а я не могу!
— Возьмите в руки документ и просмотрите его еще раз, обращая внимание на расположение букв.
Маноэль послушался.
— Вы не видите ничего странного в некоторых буквенных сочетаниях? — спросил судья.
— Нет, не вижу,— ответил Маноэль, в сотый раз проглядев все строчки текста.
— Всмотритесь повнимательнее хотя бы в последний абзац. Там, как вы понимаете, сосредоточен основной смысл документа. Вы не замечаете в нем ничего необычного?
— Нет.
— Однако же тут есть одна особенность, которая самым неопровержимым образом доказывает, что текст закодирован.
— Какая?
— Взгляните, на предпоследней строчке стоят подряд три буквы Е.
Наблюдение Жаррикеса бесспорно заслуживало внимания. Двести первый, двести второй и двести третий знаки в последнем абзаце были буквой Е. Поначалу и сам судья не заметил столь важной детали.
