Племя какуак, через область которых мы в последующие дни шли на юг, принадлежит, как и его северные соседи, негры феджилу, к народности бари. Общий язык, характерное сложение тела и черепа, цвет кожи не допускают никакого сомнения на этот счет, хотя некоторые национальные обычаи их забыты, под влиянием народностей, среди которых феджилу и какуак поселились; например, кожаные передники — национальная одежда женщин — уступили место чужеземным лиственным передникам.
На негра какуак, замешанного в убийстве вождя Думунту, надели шейное ярмо «шебба»; он должен был вести нас на ближайшем отрезке пути. Жестоко обвиненный донколанцами, этот добродушный человек охотно давал мне сведения о местности, горах, холмах, многих речках и херанах, которые, без его помощи, я занес бы на карту без наименований. Названия, которые сообщают хартумские солдаты или состоящие на службе у них чужеземные негритянские солдаты, очень ненадежны. Часто бывает, что путешественник записывает вымышленные названия, возникшие в изобретательном мозгу нубийца, которые затем фигурируют в картах Африки, десятками лет затемняя ее, несмотря на протесты более поздних исследователей.
Мы спустились с плато, по которому шли в юго-юго-вос-точном направлении. Оно пересекалось многими ручьями, текущими на восток в долину реки Ей. На лесистых берегах этой реки мы опять остановились на отдых; ввиду большого состава, экспедиция продвигалась медленно, что было на руку начальствующим офицерам, не любящим затруднять себя без особой нужды. При спуске часто открывались далекие виды, дававшие мне хорошую ориентацию на местности и представление о находившихся перед нами частях области. Бахр-Еи, шириной в 25–30 шагов, в сильном течении через скалы, бушевала в плоских берегах, образуя пороги. Шум воды ясно доносился до лагеря, разбитого у полей вождя Бако-жаки, ночью усыпляя меня, как колыбельная песня.
Наши люди, заметившие на восточном берегу несколько покинутых деревушек, вброд перешли воду, достигавшую до груди, чтобы снять с тукулей конусообразные соломенные крыши и употребить их для покрытия лагерных хижин; это практиковалось на всем пути в Калика, где представлялась такая возможность. Но возвращение через реку было нелегкое; из-за быстрого течения некоторые, теряя равновесие, роняли украденные крыши в воду, и добыча безвозвратно уносилась течением; поздно вечером один носильщик утонул в реке.
Последовавший утром 23 ноября переход нашего многочисленного каравана через Ей отличался беспорядочной толкотней. Измерение ширины реки показало двадцать метров, глубина была несколько больше метра, но по сторонам брода были глубокие места, так что некоторые негры едва не утонули. У шейха Уока, в часе ходьбы от реки, экспедиция уничтожила весь находившийся в поле урожай под предлогом, что этот шейх «мири» (враждебно настроен к египетскому правительству). Направившись далее к одному из виднейших вождей племени какуак, шейху Ганда, жившему в 90 км от зерибы Римо, на южной границе области, обитаемой его соплеменниками, мы прошли западнее горы Муга. Постепенно поднимаясь, мы приблизились к этой горе, из ущелий которой стекает в Ей много ручьев. Гора Муга спускается на юг незначительными холмами, между которыми пробил себе путь хор Лотопио. Высоко на террасах, образуемых этим предгорьем, и на гнейсовых скалах при нашем приближении группами собрались бежавшие от нас туземцы, с понятным беспокойством глядя на подъем нашего длинного каравана.
Мы остановились на отдых южнее Муги. Оттуда открывался прекрасный вид с далекой перспективой. Местность отлого снижается к обширной равнине, вдали ограниченной горами и холмами. Среди них высится гора Уадо, на отлогой северной стороне которой разместились многочисленные деревни негров какуак. Многие вожди этого района враждебно отнеслись к предыдущим экспедициям, и теперь должны были быть наказаны набегом на их владения. Опасаясь этого, негры бежали со скотом и прочим имуществом, предварительно сняв с хижин и спрятав в высокой траве круглые, остроконечные соломенные крыши. Это самая ценная часть хижины, так как постройка крыши требует больше всего усилий в скромном строительном искусстве негров, поэтому о ней больше и заботились. Но какуак плохо скрыли свои крыши; наши люди вскоре разыскали их и употребили для устройства лагеря. Опасаясь нападения туземцев, в середине лагеря мы оставили круглую площадь шагов в пятьдесят шириной, на которой были построены лишь три хижины: для меня, Ах-мет-Атруша и офицера джехадие. Вокруг этой площади, на которой, в случае надобности, могли быть помещены женщины, рабы, скот и имущество, группировались хижины донколанцев и т. д. Но опасность нападения негров была невелика, так как они очень боялись огнестрельного оружия и, кроме того, не могли выступить большой группой; часто между ними были предатели, из-за незначительной выгоды или мелочной мести нелюбимому соседу показывавшие «абу-турк» дорогу к отдаленным и хорошо укрытым деревням, в которых можно было получить хорошую добычу.
Еще во время постройки лагеря отряд воинов макарака, вооруженный копьями и сопровождаемый парой дюжин драгоманов с винтовками, направился к ближайшим деревням, находившимся за горой с северной стороны, чтобы «принести» зерновых продуктов. Звук ружейных выстрелов, донесшийся до нас, показал, что люди натолкнулись на стада скота. Негры без борьбы отдают врагам свои амбары, но скот, свое основное имущество, они пытаются спасти при всех условиях. Расстрелом нескольких негров или часто только треском ружей туземцев обращают в бегство, и их стада попадают в руки разбойничьих банд. Легко приобретенная добыча! В отчаянии от невозможности спасти свое ценнейшее имущество, дорогое их сердцу, от ненавистного вторгшегося врага, несущего туземцам полное разорение, несчастные негры прибегают к последнему средству, убивая или нанося раны лучшим животным стада. Вечером отряд вернулся; длинной вереницей спускались с горы наши люди с корзинами телебу-на на спине или голове, слышалось и громкое блеяние коз. Более пятидесяти коз было забрано у какуак.
Ночью нас подняла ложная тревога, во время которой было израсходовано много пороха. Со всех сторон слышался треск и грохот, как во время фейерверка; к этому присоединялось дикое пение макарака и бомбе. Караульный с богатым воображением, приняв качающиеся от ветра кусты за подползающих негров, выстрелил и стал, таким образом, причиной всего этого бесцельного шума. Должен сознаться, что я никак не мог освободиться от какого-то беспокойства хотя бы уж потому, что от всего сердца желал, чтобы эта разбойничья банда получила хороший урок и возмездие не только за совершенные, но и за будущие злодеяния. Я хотел верить в нападение по принципу «желание — отец мысли». Одетый, готовый ко всему, я поздно лег на свой ангареб — уже когда взошла луна и рассеяла царившую в лагере тьму. На рассвете меня разбудил шум. Три отряда воинов отправились в разных направлениях на газве. Донколанцы и регулярные войска, всего около двухсот ружей, остались для защиты лагеря. Странно было видеть, что грабящие и убивающие свободных негров участники газве, драгоманы и копьеносцы, тоже были негры; хартумцы умели использовать покоренных чернокожих с наибольшей для себя выгодой.
