Но пока можно разобрать слова:
— Выживешь! И еще походишь по морям и по дальним странам… Только не сдавайся! Не сдавайся…
И наступила тишина.
Потом удар молнии. Она сверкнула не в небесах, а где-то в глубине моего сознания. Негаснущая вспышка… Грохот…
И доктор, и вся операционная, и я сам опрокидываемся в прошлое…
* * *
…По знакомым улицам лениво разлетается тополиный пух. Он медленно оседает на тротуарах и мостовых, цепляется за одежды прохожих…
Париж. Туман. Аэропорт Орли. Маленькая стюардесса плачет. У ее ног букет синих тюльпанов. Худенькие плечи вздрагивают, но никто не обращает на нее внимания.
— Что с вами? Вас кто-то обидел?
Рысь метнулась в таежную чащу, и долго-долго раскачивались, освобождаясь от снега, еловые ветви…
Старый рыбак поднял над шаландой парус, приложил ладонь ко лбу и что-то разглядывает на горизонте. А может, ждет попутного ветра…
Взрыв! Над атомной электростанцией зловещий дым. Дым разъедает глаза. Он безжалостен. Ему нет дела до страданий людей.
Тревога! Тревога! Тревога!
Зловещий дым все выше и выше…
Где это происходит? В Америке? В России?
Идут по улице Нью-Йорка, а может Вашингтона или Сан-Франциско, люди, так не похожие друг на друга, такие разные: усталые и бодрые, веселые и грустные, озабоченные и безмятежные, — и все-таки чем-то похожие на Джейн…
Моя неоткрытая, таинственная Америка
Мы вдруг поняли: не нужно больше слов. Они будут лишними, грубыми, чуждыми…
Они могли вспугнуть наше дыхание, взгляды, мысли, желания, сон реки, шуршание листьев, вздохи ветра, дрожащие огни на воде…
Щедрая ночь швырнула пригоршню звезд. Они влетели в открытое окно и застыли на груди и губах Джейн. И я целовал, целовал, целовал их…
Семизвездная Медведица оберегала нас и спокойствие ночи, украдкой следила за нами из-за ветвей могучего клена. Потом ей, наверное, надоели дела земные, и она скрылась за густой листвой…
Джейн прижала горячие ладони к моему лицу.
— Тебя арестуют в Москве?
— За что?
— За связь со мной… Я молча усмехнулся.
Она взглянула мне в глаза. Будто ворвалась в самую потаенную глубину сознания. Сказала буднично и ровно:
— Я люблю тебя…
— Таким тоном дикторы сообщают о погоде на другом континенте, в далеких-далеких землях…
Джейн не дала мне договорить: прикрыла своей ладонью мои губы. Внезапно в ее глазах отразились две звезды. Она зажмурилась и совсем другим тоном, почти шепотом, повторила:
— Слышишь? Люблю…
Вновь вспыхнуло в небе созвездие Большой Медведицы. Ахнул створками окна ветер. Прозрачная занавеска на мгновение взметнулась. Пискнула вдали ночная птица. Вздохнули старые клены.
И я понял: это правда!..
Мы оба посмотрели в окно: время, когда спит даже ночь…
Я еще раз поцеловал Джейн:
— Ты моя Америка. Моя неоткрытая, таинственная Америка…
Москва. Год 1987-й
«…Так что надеюсь, дорогая моя кузина Кэт, оформление моей поездки в США будет не таким затяжным, как десять лет назад, в 70-х годах. Иные времена. Хорошие ли, плохие, но иные…
В общем, оформленный паспорт и билеты у меня в руках.
Спасибо, Кэт, за приглашение в Соединенные Штаты. Надеюсь, скоро увидимся в Нью-Йорке, даже если наши письма вскрывают.
Привет тете Анне, Биллу, Дэвиду и всем, кто помнит меня и ждет.
P.S. Чуть снова не забыл о своей просьбе. Тогда, в 77-м, на свадьбе у Билла, меня кто-то познакомил с Джейн. Мать у нее русская. Во время Второй мировой войны была насильно вывезена в Германию. А в конце сороковых оказалась в Соединенных Штатах. Так что Джейн родилась в Америке, но неплохо говорит по-русски.
Вспомнила?..
Когда я вернулся в Москву, исчезла моя записная книжка. А в ней адрес и телефон Джейн. Сколько раз собирался написать тебе и попросить ее координаты!..
За десять лет так и не удосужился это сделать. Конечно же, главная причина не в записной книжке. Как говорится, жизнь закружила… Новые встречи… Иные разлуки, другие дороги…
А теперь вот, собираясь в Соединенные Штаты, вспомнил и Джейн, и наши с ней путешествия по Нью-Йорку, и все, что было тогда, в конце семидесятых…
В общем, Кэт, надеюсь на тебя. Мне очень хочется встретиться с ней…»
* * *
Я готовился помчаться в далекую нью-йоркскую ночь… В ту, что много лет назад постарался запереть в самые глухие углы своей памяти…
А теперь мне кажется: прошлое раскачивает невидимый маятник и равнодушно приговаривает: «День-ночь… День-ночь…»
Маятник-невидимка раскачивается все быстрее. Я подставляю ладони то под солнечный, то под лунный свет. Словно этим пытаюсь поймать время…
День-ночь… День-ночь…
А время просачивается в прошлое: полднями, зорями, вечерами: день-ночь… день-ночь…
Крепче, крепче сжимайтесь, пальцы! Нет, не удержать им время…
Что мне теперь глубина многолетья? Ты была, ты есть…
Верю!
Значит, ты существуешь!..
Но сквозь сжатые пальцы уходят в прошлое мои зори, полдни, вечера…
Рейс Москва — Нью-Йорк. Год 1977-й
…До вылета в Нью-Йорк оставалось 55 минут. Отец игриво подмигнул симпатичной сотруднице таможни и вошел под желтую арку детектора металлов. Зазвенело. Девушка нахмурилась.
— Выложите все из карманов: ключи, зажигалки, металлические предметы. Снимите часы.
Отец поспешно выполнил указание и снова шагнул под желтую арку. Упрямый прибор продолжал настаивать на своем. Звон повторился.
За моей спиной остряк из очереди серьезно заметил:
— Все ясно. У него спрятано оружие. Это главарь мафии.
— Очки, ремень, ключи, монеты… — монотонно произнесла сотрудница таможни.
— Больше ничего металлического… — Отец развел руками.
Но неумолимый детектор продолжал враждебно звенеть.
Отец вдруг хлопнул себя по лбу.
— О черт! Осколок бомбы! Напоминание о Берлине сорок пятого года…
Таможенница понимающе кивнула головой и сделала жест рукой: проходите.
А через тридцать минут мы уже сидели в самолете.
Рейс Москва — Нью-Йорк.
Взлет…
Мои путешествия — это не только тайны в пространстве и во времени, но и тайны человеческой души, мышления, поступков и деяний. Каждая встреча, пусть даже самая мимолетная — тоже путешествие: к человеку, его жизни, истории, проблемам…
Пассажир рядом с нами несколько раз перекрестился. Его тоненькие седые усы нервно вздрагивали. Он смешно морщил мясистый нос, ерзал в своем кресле, озирался, бросал настороженные взгляды на меня и отца, бормотал что-то неразборчивое.
