– Как ты не боишься с ним охотиться, задерет тебя когда- нибудь медведь, – сказал тот, с удивлением разглядывая ружье.
– Привычно. Когда стреляю, немножко глаз закрываю, а чтоб не отбросило, лучше спиной к дереву прислониться.
– Значит, было уже?
– У-у, сколько раз! Его привычка шибко плохой, то осечку даст, то пулю не туда бросит, все равно, что старый люди.
– Ты бы сменил его, хорошие же ружья есть, чего мучаешься…
Улукиткан бросил на Мищенко недоуменный взгляд.
– Эко мучаюсь, зря говоришь, Василь. Его характер я хорошо знаю. Новых ружей много, да не нужно, – и старик, отодвинувшись от печки, еще долго возился с берданой.
Вечером из штаба по рации предупредили, что у микрофона Пашка.
– Здравствуйте, дядя, – пропищал он дрожащим голоском в трубку. – Я пришел, слушаю вас.
– Здравствуй, Пашка! Беда случилась в экспедиции. В одном подразделении вышел из строя инструмент, работа приостановилась. Нужно во что бы то ни стало найти паутиновый кокон паука-крестовика, в крайнем случае – самого паука в живом виде. Здесь в тайге люди найти не могут. Надежда на тебя, выручай!
– А какой это кокон и где его искать?
– Его плетет самка паука из тонкой паутины и откладывает в нем свои яйца. В августе паучки выводятся и разбегаются, а кокон остается на месте. Величиной он с воробьиное яйцо, чаще бывает в сухих дуплах и под корою сосновых деревьев, но бывает и под крышей бань, на чердаках. Расспроси дедушку, он подскажет тебе, где скорее найти. Если тебе нужно будет на день отлучиться, Плоткин договорится со школой. Понял?
– Понял. А если я паука не найду, тогда совсем приостановится работа? – вдруг спросил он.
Я догадываюсь, почему он об этом спрашивает: в случае удачи его волей-неволей признают в штабе, станет своим человеком, сможет чаще забегать туда за новостями. Да и кладовщик Иван Алексеевич будет пускать его как своего на склад, где так много удивительных вещей, инструментов, ящиков с печеньем, конфетами.
– Да, работы остановятся, – ответил я. – Так уж ты не подводи меня, постарайся… А как твои дела с арифметикой? Как здоровье дедушки? Мы на-днях в горах убили крупного барана, с большими рогами, осенью привезу в штаб, посмотришь. Кажется, все. Подтверди мне согласие заняться поиском паутины и что нужно для этого.
Вместо Пашкиного писка в трубке послышался знакомый голос штабного радиста:
– Пашка удрал. Едва вы спросили про арифметику, его как водой смыло… Тут вам сообщения…
Выяснилось, что в верховье Зеи, где базируется партия Лемеша, река еще покрыта льдом, на который и можно посадить маленький самолет. Но летчика смущает высота Станового в том месте, где он должен перелететь хребет. Не надеется на мотор. Я предложил обойти приподнятую часть хребта Майской седловиной. Летчик согласился. Договорились, если паутину найдут, самолет сделает посадку на реке Зее, заправится там и полетит к лагерю Макаровой и сбросит вымпел с необычной посылкой. Всю эту операцию надо проделать в ближайшие два дня, позже «аэродром» на Зее не сможет принять машину.
Рано утром меня разбудил Улукиткан. Я встаю, одеваюсь, пью чай, и мы покидаем лагерь. За плечами рюкзаки и ружья. Из-за пологих гор брызнул рассвет. Оконтурился далекий горизонт, расступились отроги, поредела тайга. Идем неторопливо. Лыжи шумно крошат наст.
На устье распадка нам попался след медведя, хорошо заметный на снегу. Старик внимательно осмотрел его, ощупал пальцами и устремил заблестевший взгляд вперед.
– Только что прошел, эко добра много понес, – сказал он, покачивая головой.
След ровной стежкой срезал правый край распадка, скрылся за ближним гребнем. Зверь шел строго на восток, навстречу солнцу. Разломились мысли старика: куда итти?
– Как думаешь, где удача наша: на этом следу или вчерашний искать будем? Однако, медведь быстро идет, – сомневается Улукиткан, и в голосе его прозвучала неуверенность.
– Ты сегодня проводник, твоя и удача. Веди, куда лучше…
Он снял шапку и в раздумье почесал затылок.
– У сокжоя сладкий язык, что свежее масло, да его всего на один раз, а у медведя много пахучего сала. Что лучше? – И старик, пожевав пустым ртом, решительно махнул рукой по направлению медвежьего следа. – Однако, догонять будем!
Он приторочил к котомке свою старенькую дошку, и мы тронулись по медвежьей стежке. Тучи, громоздясь у горизонта, заслоняют свет появившегося солнца. Ночной холод все еще сторожит наст. Идем натужно.
На верху отрога остановились. Улукиткан, заслонив от солнца глаза ладонью, долго смотрел в сторону убежавшего дальше следа.
– Однако, ходко пошел. Где-то корм с осени остался, туда идет, ближе не остановится. Не догоним, – разочарованно заключил старик. – Давай сокжоя искать…
Мы еще с минуту постояли, поговорили и свернули по отрогу на север.
Ветер, разгребая тайгу, порывисто шумит в распадках. На край тучи вылезло приветливое солнце. У старика отпарилась раскрытая грудь, раскраснелось лицо. Он идет впереди, глаза жадно шарят по редколесью, по лощинам. Пока нигде не заметно ни единого живого существа.
Отрог привел нас к пологой вершине. Как только перевалили ее, увидели три следа сокжоев. Звери направились в правый пологий распадок, затянутый редколесьем и небольшими марями. Улукиткан внимательно осмотрел следы.
– Две матки да молодой бычок, – сказал он, ощупывая след, и пояснил: – Вечером прошли – крепкий след. – Повернувшись к распадку, старик долго щурил глаза и рассуждал вслух: – Сокжой это время открытых местах держится, по болотам, марям, там мельче снег, легче копытить. Смотреть надо, однако, звери тут близко кормятся. Только, я думаю, матку сейчас стрелять нельзя, стельная, а молодой бык худой. – Помолчав, он вдруг заявил: – Когда мяса нет, и обглоданная кость находка. Пойдем, ничего, что худой.
Прошумели лыжи по склону, завилял наш след по лесу. Улукиткан у ключа боком протиснулся сквозь чащу, огляделся, и мы вышли на марь.
– Дивно натоптали, все следы перепутались, мох искали, – говорил старик, вытягивая шею и с птичьим любопытством осматривая местность.
Метров через двести слева мы обнаружили еще один след. Широкие тупые копыта глубоко продавили снег. Шаг у зверя спокойный, размашистый. Улукиткан издали узнал след вчерашнего быка-сокжоя. Ощупал его, осмотрел. Что-то подумал. Затем вытащил из чехла бердану и перекинул ее через плечо.
– Когда прошел? – спросил я шопотом.
Старик рассердился:
– Эко спрашиваешь, смотри, его копыт хорошо отпечатался, значит, шел по мягкому снегу только вечером. Сюда на марь пришел после тех зверей, видишь, он придавил копытом след матки? Надо знать: передний никогда не наступит на след заднего. Как не видишь?! Человек должен один раз посмотреть, чтобы все понять и другой люди не спрашивать, – он укоризненно покачал маленькой головой, видимо удивляясь, как можно не разобраться в таких ясных росписях на снегу.
