Только один из них был значительно крупнее, потому что был гораздо ближе: он шел к нам, точнее — к выходу из ущелья. Желая выяснить, насколько сообразителен мальчик, я спросил его:
— Ты видишь приближающегося к нам юма. Дойдет ли он до самого ущелья или повернет с полдороги?
— Он подойдет сюда и останется поджидать здесь воинов, погнавшихся за тобой.
— Не лишнее ли это?
— Нет. Когда они подъедут, он должен сказать им, где теперь находятся его товарищи, потому что они достаточно далеко отошли отсюда.
— Однако воины нашли бы своих товарищей и без подсказки, потому что пастухи наверняка разожгут костер.
— Они будут осторожными и не решатся зажечь костер. Они ведь не знают, удастся ли юма поймать тебя, а Олд Шеттерхэнд очень опасен для своих врагов.
— Хм! Почему же этот человек идет только сейчас? Почему он не мог прийти на свой пост засветло?
— Потому что те, кого он ожидает, днем увидели бы стада, а значит, никакого подсказчика им не понадобилось бы.
— Совершенно верно. Ты, вообще, во всем правильно разобрался. Но одних знаний недостаточно, необходимо уметь действовать.
— Пусть Олд Шеттерхэнд скажет мне, что надо делать! Я выполню все распоряжения.
— Я хотел бы взять в плен этого юма.
И без того темное лицо мальчишки почти почернело от волнения, вызванного моими словами, однако он ответил:
— Если Олд Шеттерхэнд только протянет свою руку, юма не сможет уйти от него.
— Разве у тебя нет своих рук?
Сверкающими глазами он посмотрел на меня, но сдержал себя и ответил подчеркнуто скромно:
— Это всего-навсего руки мальчика, который не смеет действовать в присутствии великого воина.
— Я разрешаю тебе действовать. Ты должен показать своему отцу, что был рядом со мной.
— Тогда я его подстрелю.
— Нельзя. Его товарищи услышат выстрел. К тому же я сказал, что хочу взять его в плен.
— Пусть Олд Шеттерхэнд отдаст любое приказание: я все выполню.
— Ты и сам должен бы знать, что надо сделать. Если ты будешь следовать только моим советам, то действия будут не совсем твоими. Соображай быстрее, пока не стало слишком поздно!
Он взглянул на теперешнее местонахождение юма, оценивая расстояние, а потом внимательно осмотрелся. Лицо его при этом стало сосредоточенным и сообразительным.
— Я знаю, что делать, — сказал он потом. — Мы стоим у выхода из ущелья, а прямо над нами возвышается скала. Юма не останется снаружи, он войдет в ущелье.
— Я считаю, что твое предположение весьма правдоподобно.
— Я выбрал для себя укрытие, там и спрячусь, пока он не подошел. Потом я проскользну позади юма и ударю его по голове прикладом своего ружья. Он упадет, и тогда я свяжу его своим лассо.
— Если укрытие хорошее, то и весь план неплох. Где оно находится?
— Сразу за нами.
Мы стояли, как я уже сказал, за скалой, прикрывавшей выход из ущелья. В нескольких шагах позади находился уступ шириной локтя в два и чуть повыше человеческого роста. Если забраться на уступ и распластаться на нем, то проходящий мимо скалы юма не сможет заметить лежащего наверху человека. Поэтому я спросил:
— А ты сможешь забраться? Камень же совершенно отвесный и гладкий.
— Пустяки! — бросил он презрительно. — Я мог бы забраться и повыше.
— Но когда ты спрыгнешь вниз, он может услышать!
— Я не буду прыгать, а тихо соскользну вниз.
— Тогда быстрее вверх! Еще есть время.
— А куда спрячется Олд Шеттерхэнд?
— Это — мое дело. Не рассчитывай на меня: я не смогу помочь тебе. Если ты не будешь действовать умно, быстро и решительно, он тебя убьет.
На это мальчишка гордо ответил:
— Юма еще никогда не убивали ни одного мимбренхо, так будет и в дальнейшем. Я возьму его в плен и поставлю к столбу пыток.
Он хорошо лазил и быстро, как белка, забрался на упомянутый уступ, прижавшись к скале так, что его нельзя было увидеть снизу.
Теперь самое время было и мне подумать о том, куда бы спрятаться, потому что юма до нас не дошел самое большее трехсот шагов. Я немного отступил назад, за выступ той же скалы, возле которой мы стояли. Несмотря на мое присутствие, маленький герой рисковал жизнью. Если юма заметил его и готов к схватке, то я не смог бы достаточно быстро оказать помощь, а стрелять мне было нельзя, ибо этот выстрел был бы услышан оставшимися снаружи пастухами. Поэтому я ожидал наступления событий в большом напряжении, поскольку я подвиг мальчика на опасное дело и чувствовал себя ответственным за его жизнь. Конечно, я от всего сердца желал маленькому мимбренхо удачи. Он отвез мое послание своему отцу и своевременно привел помощь. За одно это я охотно отблагодарил бы его, как и брата, достойным боевым именем.
Действия мимбренхо облегчались тем, что стало еще темнее, особенно здесь, в ущелье. Появилось еще одно обстоятельство, которое до того мы, как чисто случайное, не приняли во внимание. Юма, подойдя к выходу из ущелья, остановился на том же углу, где незадолго до этого мы устроили свой наблюдательный пункт, и совсем не собирался заходить в теснину. Он занял свой пост, начав медленно прохаживаться то в одну, то в другую сторону. При этом он не раз подходил к скале, на которой лежал мимбренхо, но не настолько близко, чтобы тот мог дотянуться прикладом до головы часового.
Я успокоил себя, что маленький мимбренхо подождет, пока юма подойдет к нему достаточно близко, и вооружился терпением. Время текло очень медленно. Стало так темно, что я не видел дальше, чем на двадцать шагов. Напрягая слух, я улавливал каждый звук и уже собирался поближе подкрасться к скале, чтобы в случае чего оказаться поближе к месту схватки, когда до меня донесся шум, напоминавший удар палкой по тыкве. Видимо, юма неосторожно приблизился к скале, где лежал мальчик. Я застыл на месте и слушал дальше. Донесся хриплый стон, потом снова повторился уже слышанный мною звук. Юма, должно быть, получил второй удар прикладом. Теперь я больше не заботился о мальчике и только ждал, что он предпримет. Очень скоро я услышал шаги, а потом мимбренхо вполголоса произнес мое имя. Когда он подошел ко мне совсем близко, я вышел к нему и спросил:
— Ну, как мой юный брат выполнил свою задачу? Удачно?
— Да. Юма ходил под моей скалой туда-сюда; а когда он подошел, я нанес удар, и он упал. Часовой застонал и захотел подняться, но я спрыгнул сверху и нанес ему второй удар, после чего он затих и остался лежать неподвижно. Тогда я связал его своим лассо. Не знаю, жив ли он или я убил его.
— Сейчас выясним. Пошли, посмотрим!
Мы подошли к уступу, где я сразу увидел лежащего юма. Он уже пришел в себя. Удары оглушили его только на несколько мгновений, за которые его и связал мальчишка. На помощь он не звал, потому что ему было неизвестно, сколько врагов на него напало. Тем более что он слишком удалился от своих товарищей, и они вряд ли бы услышали его крики. Все, что при нем было, стало, естественно, добычей пленившего его, но она оказалась невелика. Карманы пленника были совершенно пусты, а вооружен он был только ножом да луком с колчаном, в котором остались три или четыре плохоньких стрелы. Я пожелал бы моему маленькому герою более богатой добычи, потому что индейцы считают, что чем больше добыча, тем значительнее подвиг.
