— Ну вот и все! — Данилов облегченно вздохнул и полез за табаком. — Теперь, ребятки, по чарке мы заслужили. Пойдем малость повеселимся...
Данилов увидел Степанова, смешался и, как бы оправдываясь, объяснил:
По одной не грех, товарищ помполит, устали — страсть!
Заслужили, — кивнул Степанов. — И я с вами за компанию.
Вот это хорошо! — раздался чей-то веселый голос.
По одной только, — улыбнулся Степанов. — Вам еще много работы.
Северов ушел к себе в каюту. Степанов проводил его взглядом: «Пусть побудет один».
Геннадий Алексеевич развязал пакет, стал перебирать бумаги, фотографии: снимок, сделанный во Владивостоке перед тем как братья расстались, фотография, с которой смотрят Соня и Иван, другой снимок — Дню Мэйл.
Северов перечитал письма. Вот и последнее письмо Сони к Ивану, которое было найдено в номере гостиницы около мертвого Ивана Алексеевича. В нем Соня писала мужу о том, что скучает и что скоро приедет в Петропавловск, о своей любви, и Северов не стал дальше читать. Эти слова мог читать только Иван. Медленно листал Геннадий Алексеевич рукопись отца и брата. Перед ним проходили картины прошлого, вспоминались далекие дни.
Грауль был доволен стоянкой в Петропавловске. Он много времени проводил в городе, обошел его и без устали щелкал фотоаппаратом. Поднимался он и на Петровскую гору, откуда вся Авачинская губа была видна как на ладони. Здесь Грауль израсходовал целую катушку пленки.
- Наш гарпунер — мировой фотограф! — говорил Слива, позируя Граулю.
Он снимал со страстью начинающего фотолюбителя — много, не жалея пленки, не откладывая на долгий срок проявление негативов и печатание снимков, и на другой же день вручал морякам карточки.
Однажды Слива с невинным видом спросил Можуру:
- Вы не знаете, в какую приблизительно сумму можно оценить вот этот залив и город?
Не задавайте мне глупых вопросов!
Вы думаете, я для себя прицениваюсь? — не унимался боцман. — Нет, я не нахожу большого удовольствия в частной собственности и недвижимом имуществе. Я хочу прикинуть, какое количество государственных казначейских билетов, обеспеченных золотым запасом, должен будет выложить Грауль.
При чем тут Грауль? — удивился Можура.
Наш гарпунер так старательно снимает эту панораму, — Слива широко обвел рукой. — Снимки он повезет своей молодой супруге и уговорит ее немедленно выехать сюда на собственной яхте для поправки расшатанного проклятым капитализмом здоровья.
Грауль будто заметил, что о его увлечении фотографией уже начали поговаривать, и стал реже выносить аппарат.
2
«Труд» и «Фронт» вышли из Петропавловска на поиски китов. Первые сутки прошли без результатов, зато на следующий день китобои напали на крупные стада, уходящие на север. Преследуя китов, суда вышли в Кроноцкий залив. Здесь фонтаны виднелись со всех сторон. Чтобы не мешать друг другу, китобои разошлись в разные стороны и начали охоту. Андерсен заметил вблизи берега животных с коротким, но очень толстым телом. Они часто выпрыгивали из воды, поднимали волны, размахивали длинными грудными плавниками, грузно падали, ныряли, вскидывая хвосты.
— Веселый кит! [50]
Веселый к и т — так китобои называют горбачей за их прыжки из воды. — обрадовался гарпунер. — Легкая добыча.
«Труд» подошел к ним близко. Киты плыли друг за другом по кругу — точно вели хоровод. Андерсен быстро загарпунил горбача. Он оказался живучим. После долгой буксировки норвежец выстрелил вторым гарпуном.
Когда горбач перевернулся, показав свое бело-розовое брюхо, к нему подплыло несколько китов, и гарпунер на выбор убил еще двух.
Буксируя богатую добычу, «Труд» возвращался к базе. Андерсен торжествовал. Он тщательно брился, долго рассматривал свое багрово-синее лицо с большими мешками под глазами и подмигивал себе. Гарпунер собирался, как он говорил, «отдохнуть» на берегу. Сошли на берег и Горева с Орловым.
Когда капитан пригласил ее в кино, Нина усмехнулась:
— В кино ходят влюбленные и женатые, а мы давайте погуляем по городу.
Глаза ее лукаво искрились. Сойдя на берег, Горева позволила взять себя под руку. Под вечер, возвращаясь на базу, они увидели Андерсена, который неуверенно брел в обнимку с каким-то моряком и безуспешно пытался затянуть песню.
Трудно с ним? — неожиданно участливо спросила Горева.
Когда трезвый — тихий, работящий, — ответил Орлов, удивляясь перемене в настроении девушки.
Журба встретил Андерсена на берегу, разлучил его с собутыльником и ;погрузив в шлюпку, прошипел:
— Пойдешь еще у меня на берег один! Судно позорить! Займусь вот тобой — сразу сделаю трезвенником.
У трапа базы Горева небрежно протянула Орлову руку:
— До свидания!
Опять она была далекая и неприветливая.
На палубе Журба вытрезвлял гарпунера по методу Степанова: Андерсен спокойно стоял под душем. После этого он пил черный кофе, старался выполнить все требования боцмана. Если бы знакомые китобои с других флотилий увидели сейчас Андерсена, они были бы очень удивлены тем, что этот буйный во хмелю человек стал таким смирным.
Посоветовавшись со Степановым, Северов вызвал к себе Данилова и Ли Ти-сяна. От капитан-директора они вышли вместе. Данилов почесывал подбородок, щурил левый глаз на Ли Ти-сяна. Тот шел торжественно. Его темно-оливковое лицо с узким разрезом глаз выражало удовольствие и гордость, внутри бушевала радость. Внешне Ли Ти-сян был спокоен, даже замкнут. Он думал: «Капитан должен быть строгим и спокойным, как Северов».
- О, Ли Ти-сян теперь тоже капитан — бригадир кормовой разделочной бригады, как прежде был Данилов. А Данилов _ этот добрый бородатый русский человек, к которому Ли Ти-сян так привязался, стал бригадиром носовой площадки.
Сдав мясо и набрав недостающее количество рабочих, плавучая база «Приморье» покинула спокойную Авачинскую губу. Курилов, упражнявшийся в счете по-немецки, с тоской прислушался к шуму машины, к протяжному гудку. Ему стало грустно. Там, наверху, идет жизнь, а он лежит и как школьник зубрит:
— Айн, цвай, драй...
Он снова забубнил. Слова произносил автоматически, думая об Оленьке. «Что же она долго не идет?» — Курилов уже привык видеть девушку рядом с собой и, услышан за дверью знакомый голос, оживлялся. Лицо его прояснялось. "Сейчас войдет она, ласковая, веселая, подробно расскажет обо всех новостях. Можно будет отдохнуть от немецкого языка».
Курилов узнал от Ольги, что на озере Ханка есть черепахи, растут лотосы, что отец Оленьки — красный партизан и у него есть орден, что отца вызывал в Москву сам Климент Ефремович Ворошилов и что Оленька умеет вышивать, но вот беда: она не захватила с собой цветных ниток.
