— Ничего, пусть ещё немного потерпят, — сказал Волошин. — Закончим осмотр и займемся ими. А пока есть дела поважнее. Диктуйте, Володя, Николаевичу, что считаете важным. И, пожалуйста, поподробнее.
Я подставил секонду микрофон звукового блокнота, и он деловито начал перечислять:
— Значит, так. Шлюпка отсутствует. Поставлен один грот. Парус старый, латаный, местами изодран в клочья...
Закончив осмотр, секонд приказал опустить парус. Один из матросов пошел на шканцы5 и вдруг крикнул:
— Смотрите, что я нашел!
Мы все бросились к нему. И увидели валяющийся на палубе возле рубки то ли большой кинжал, то ли маленький меч с изогнутым лезвием.
— Малайский кинжал — крис, — сказал всезнающий Волошин. — Не трогайте его.
Сергей Сергеевич сфотографировал лежавший на грязной палубе кинжал, потом достал из кармана резиновые лабораторные перчатки, которые, оказывается, предусмотрительно захватил, натянул их на руки и, присев на корточки, тщательно обвел кинжал мелом, чтобы обозначить место, где именно он лежал.
— И на кинжале тоже пятна, похожие на кровь, — удовлетворенно произнес Волошин и, сначала бережно завернув крис в чистую бумагу, спрятал его в пластиковый мешочек.
Потом мы прошли на шканцы. Этот пост управления, где находятся компас и рулевой штурвал, оказался просто невысоким помостом между рубкой и столом, за которым, видимо, все обедали прямо на палубе.
Штурвал был не закреплен и свободно крутился во все стороны, словно им управлял человек-невидимка.
Мы переглянулись. Один из матросов по знаку секонда встал к штурвалу, чтобы шхуна не рыскала.
— Как они тут вахту стоят? Неудобно, — пожаловался матрос. — Стоишь словно в щелке.
Штурвал в самом деле помещался в узеньком закутке между стенкой рубки и столом. Его столешница была, словно лаком, покрыта жирными следами многочисленных трапез и попоек.
Тут же, возле стола, в большом жестяном ящике с леском, черным от копоти и сажи, стоял примус. Ящик служил, видимо, камбузом, где кок готовил пищу. Рядом открытый ящик с мясными консервами. Банок в нем оставалось ещё немало. Почему их не захватили матросы, покидая судно? Или слишком спешили?
Когда спустили паруса и встали за руль, шхуна перестала дергаться в разные стороны и переваливаться на волнах. Мы могли спокойно заняться дальнейшим методичным осмотром суденышка, так загадочно покинутого экипажем.
Мы осмотрели оба трюма — носовой, побольше, доверху набитый мешками с вонючей копрой6, и маленький на корме. В него вел люк возле самой рубки, похожей на курятник. И крышка этого люка была почему-то не закрыта, как полагается, а сдвинута в сторону.
В кормовом люке оказалось несколько мешков с зелеными кофейными зернами и три бочонка. В них, видимо, находился спирт, о чем нетрудно было догадаться по густому аромату, исходившему от одного из бочонков, частично уже опорожненному и плохо закрытому.
Пока Сергей Сергеевич в окружении почтительно притихших матросов фотографировал валявшиеся на палубе аккордеон, гитару и карты, а затем, не сдвигая их с места, тщательно укрывал куском брезента, мы со штурманом решили осмотреть рубку.
Открыли фанерную дверь (в ней зияла большая круглая дырка, и я, разумеется, это отметил) и вошли в узкий коридорчик. По обеим сторонам его располагались крошечные каютки.
Мы заглянули в первую полуоткрытую дверь.
— Ну и вонища тут, — пробормотал секонд. — И темно, как в погребе.
Вдруг в дальнем углу каюты кто-то неприятным, скрипучим, раздраженным голосом выкрикнул что-то на незнакомом языке.
— Кто вы? Где вы? — спросил по-французски штурман, направляя в угол луч фонарика.
Там никого не было. На полу темнела кучка какого-то тряпья.
Тот же голос снова выкрикнул ту же, похоже, фразу на неведомом языке.
Володя повел лучом фонарика повыше — и мы увидели висящую под потолком каюты клетку, а в ней большого попугая с кривым клювом. Его пестрое оперение переливалось в луче фонарика всеми цветами радуги. Попугай, склонив набок голову, с интересом рассматривал нас. Свет фонарика отражался в его глазах, они мерцали словно два кровавых рубина.
— Фу, черт, напугал, — пробормотал секонд, сдвигая на затылок фуражку. — Дурак ты, попка. А ну скажи: «Попка-дурак!»
Но попугай отвечать не стал, надменно взмахнул крыльями и начал раскачиваться на жердочке.
— Зови Волошина, будем осматривать каюту, — сказал секонд. — Иллюминатор занавешен зачем-то. Темно тут, черт. Пойду спрошу у боцмана, может, ещё фонарик есть.
Увидев, что мы собираемся опять оставить его одного, попугай переполошился, захлопал крыльями и начал быстро выкрикивать всё ту же непонятную фразу.
— На каком языке он говорит? — спросил я.
— Черт его знает, похоже на местный, полинезийский.
Позвали Волошина, отодвинули грязную занавеску, закрывавшую иллюминатор, и начали осматривать каюту. Матросы заглядывали в дверь.
— Наверное, капитанская, — сказал секонд.
Волошин подтверждающе, молча кивнул.
Каютка была тесная, чуть попросторнее хорошего платяного шкафа. Узенькая незаправленная койка с грязным, скомканным бельем. Такое впечатление, будто с неё только что вскочили и в панике убежали.
Маленький столик весь заставлен: початая примерно на треть бутылка рома, пустой стакан, алюминиевая помятая кружка с засохшими остатками недопитого кофе, спиртовка, а рядом с ней электрическая плитка, залитая кофейной гущей и пригоревшим салом. Тут же лежали золотые часы, а возле них на жестяной тарелке какая-то странная металлическая лепешка неправильной формы.
— Похоже, олово, — озадаченно произнес Волошин, — но за каким чертом понадобилось его расплавлять и держать на столе в капитанской каюте?
В столе нашлись растрепанная книжка с хозяйственными записями, судя по бесконечным колонкам цифр и каким-то условным пометкам, немного мелочи в монетах самых различных валют да помятая и совсем истершаяся на сгибах бумажка, какое-то удостоверение на французском языке с полуотклеившейся фотографией хмурого толстяка с опухшим лицом, растрепанными усами и злыми глазами, выпученными, как у игрушечного мопса.
— Шкиперское удостоверение владельца шхуны «Лолита», капитана Луиса Френз, — перевел секонд. — Выдано в Папеэте шестого января шестьдесят третьего года.
— Ну, хоть имя капитана выяснили, — сказал Волошин. — И знаем даже, как он выглядит. Не сказ бы, что симпатичен. Надо взять удостоверение с собой. А впрочем, положите его обратно, Володя. И шарить по столам, тем более по карманам, не станем. Не наше дело. Пусть этим занимаются детективы.
Заглянули мы в стенной шкафчик. В нем висели поношенный серый костюм, порванная нейлоновая куртка и валялось грязное белье.
