Судового журнала мы нигде не нашли.
В углу каюты здоровенными болтами был привинчен к палубе небольшой железный ящик с огромным замком. Видимо, он заменял сейф. На крышке ящика виднелось несколько глубоких вмятин, словно по нему били чем-то, пытаясь взломать. Но замок был цел.
Мы многозначительно переглянулись.
— Весёлые дела, видимо, творились на этой шхуне, — покачал головой Волошин.
Возможно, судовые документы и другие бумаги хранились в этом ящике. Но вскрывать мы его, разумеется, не стали.
— Ладно, отметим некоторые особенности, — сказал Сергей Сергеевич, жестом показывая, чтобы я придвинул микрофон поближе. — На столе лежат золотые часы швейцарской марки, остановившиеся в четыре часа двенадцать минут. Тут же, на небольшом жестяном подносике, затвердевшая в виде лепешки неправильной формы, диаметром примерно в шестнадцать сантиметров, пластина олова. Она образовалась, видимо, от расплавления какого-то предмета, сделанного из этого металла. В неплотно закрытом ящике стола найдены металлической мелочи в разных монетах всего на сумму двадцать три франка шестнадцать сантимов, шкиперское удостоверение на имя капитана Луиса Френэ и книжка с хозяйственными записями. Судового журнала не обнаружено. На полочке над койкой лежит хорошо обкуренная пенковая трубка с надкушенным кончиком чубука и прорезиненный кисет с трубочным табаком. — Понюхав табак, Сергей Сергеевич сморщился и добавил: — Невысокого сорта.
Попугай, словно подтверждая его мнение, опять выкрикнул свою загадочную фразу.
— Да, чуть не забыли: попугай в клетке, выкрикивающий одну и ту же непонятную фразу, предположительно, на полинезийском языке, — деловито продиктовал в микрофон Волошин. — Породу попугая следует уточнить с помощью биологов экспедиции. Ну, кажется, всё странности.
Ловко отломив пинцетом небольшой кусочек от металлической лепешки, Волошин добавил:
— Все предметы и деньги оставлены на тех местах и точно в таком положении, в каком обнаружены. От металлической плитки взят небольшой образец для уточнения его состава в лаборатории.
Сергей Сергеевич ещё раз внимательно посмотрел вокруг, чтобы проверить, не упустил ли чего, и вдруг, нахмурившись, с видом заправского Шерлока Холмса — не хватало только традиционной трубки в зубах, но тут уж ничего не поделаешь, ибо Волошин не курит, — начал рассматривать грязное стекло иллюминатора.
— Так, — многозначительно произнес он, приближая к губам микрофон. — В стекле иллюминатора отверстие с трещинами вокруг и оплавленными краями, диаметром примерно миллиметров, — он на минуту замолчал, вынимая из кармана штангенциркуль, с которым никогда не расставался, и тщательно измеряя отверстие, — диаметром шесть и семь десятых миллиметра. Судя по его виду, — добавил Волошин торжественно, — вполне возможно, отверстие является пулевой пробоиной.
— Надо бы поискать пулю, — добавил он, выключая микрофон и озабоченно озираясь вокруг. — Она или застряла в переборке, или валяется где-нибудь на полу.
Мы с Володей посмотрели на пол и переглянулись с одинаковой брезгливой гримасой: шарить в такой грязище? Бр-р.
— Сергей Сергеевич, ну что мы — сыщики, что ли? — взмолился штурман. — Не наше это дело — пули искать. Пусть этим детективы занимаются, вы же сами сказали. А мы должны только составить акт о том, что экипажа на шхуне не обнаружено и куда он делся — неизвестно. И поскорее, — добавил он многозначительно, — а то хозяин с меня голову снимет, да и вам не поздоровится.
Упоминание о вполне вероятном капитанском разносе подействовало даже на Волошина. Ещё раз окинув ястребиным взглядом каюту, он с явным сожалением сказал:
— Ладно, пошли дальше.
Мы осмотрели две другие такие же крошечные и грязные каютки. В одной, видимо, жил суперкарго — помощник капитана, ведавший грузами, потому что в ней были грудой навалены в углу новенькие спортивные тапочки, пузырьки с одеколоном и несколько свертков пестрой материи — остатки нераспроданного товара.
И тут койка оказалась незаправленной, и на ней валялась в спешке брошенная куртка...
Другая каютка предназначалась, наверное, для привилегированных пассажиров, но была совершенно пуста и мрачна. Даже лампы в ней не оказалось, а незастеленная койка напоминала гроб.
Потом мы заглянули в ещё более мрачный и грязный кубрик команды, в крохотное машинное отделение, где густо воняло бензиновым перегаром. Тут Волошин задерживаться совсем не стал, буквально с одного беглого взгляда определив:
— Мотор старенький, «Рено», порядком запущен, но в исправности. Вполне может работать. И динамка в порядке.
Я не стану перечислять всё, что мы увидели и подробно записали, чтобы потом составить обстоятельный акт. Отмечу лишь то, что показалось странным и подозрительным.
Во всех каютах рундуки были закрыты, из них явно ничего не доставали в спешке. Чемоданчики, сумки, так же как одежда и прочие личные вещи, оказались в сохранности. Рыться в них, мы, разумеется, не стали, предоставив это настоящим детективам.
В каютке для пассажиров, куда едва пробивался свет сквозь грязное и к тому же до половины закрашенное белилами стекло единственного иллюминатора, а лампы вообще не было, лежал на столе листок бумаги, небрежно, наспех вырванный из блокнота. На нем было написано по-английски: «Моя дорогая женушка! Скоро» — на этом начатая фраза обрывалась. Тут же валялись шариковая авторучка и не докуренная до конца трубка, набитая вонючим прогоревшим табаком.
В кубрике над столом, кроме электрической, висела такая же лампа, как стояла на палубе, но в ней керосина осталось немного, он не выгорел до конца. Значит, её потушили перед уходом.
На столе перед дешевеньким зеркальцем с отбитым уголком стояла алюминиевая чашечка с остатками засохшей пены, лежали безопасная бритва и тюбик с кремом. Явно кто-то брился — и опять-таки какое-то совершенно неожиданное загадочное событие заставило его выскочить из кубрика, возможно, даже с недобритой щекой.
На другом конце стола мы увидели две оловянные миски с засохшими остатками какой-то еды. Сергей Сергеевич под нашими брезгливыми взглядами взял ложечкой понемножку из каждой тарелки, положил «пробы» в баночки с притертыми крышками и многозначительно пояснил:
— Надо сохранить в холодильнике. Может, понадобятся для экспертизы.
Не допили, не доели, не добрились, — покачал он головой. — Видно, крепко спешили.
— Н-да... Как в Бермудском треугольнике.
Штурман обратил внимание на то, что компас как будто пытались в спешке выломать из нактоуза7, но бросили не успев, — слишком спешили убраться с корабля.
