Произнеся эти слова, он вскарабкался по трапу и вылез наружу.
Когда мы остались одни, Моррисон рассказал, что его шхуна успела дойти лишь до ближайшего острова, когда появился катер с «Пандоры» и их троих взяли в плен. Остальные, видимо, появятся позже, так как в тот момент на шхуне их не было. Так оно и случилось. Теперь у нас в арестантской было уже вовсе не так уж просторно: вдоль одной стены лежали восемь человек, напротив них — шесть. Я помещался в углу, у самого борта и через некоторое время обнаружил, что мое место имеет важное достоинство: в одной из досок обшивки был высохший сучок, который с помощью Джеймса Гуда мне удалось вытащить. В образовавшееся отверстие я мог наблюдать за бухтой и далеким берегом Порою, когда течение немного разворачивало «Пандору», мне даже был виден дом Стюарта.
Однажды утром, когда я смотрел в глазок, Маспратт, лежавший рядом со мною, издал предостерегающий возглас. Едва я успел вставить сучок на место, как люк отворился и по трапу спустился профос, а за ним Эдвардс. В тюрьме нашей не убирали ни разу, и о том, что она собою представляла, скажу лишь одно уже несколько дней четырнадцать прикованных к месту мужчин справляли в этом небольшом помещении свою природную нужду. В нижней ступеньки Эдвардс остановился:
— Профос, почему здесь такая мерзкая грязь?
— Мистер Паркин приказал убирать здесь только раз в неделю, сэр!
— Немедленно помыть и об исполнении доложить.
— Слушаюсь, сэр.
Нам немедля выдали швабры и стали носить ведрами морскую воду. Передавая швабры друг другу, мы тщательно вымыли помещение, после чего стали мыться сами. Чистота повлияла на нас чудотворно. Кое кто даже начал петь и насвистывать, однако вскоре веселье было прервано коротким приказом профоса, который спустился в арестантскую на этот раз с доктором Гамильтоном. Тот принялся нас осматривать и, дойдя до Маспратта, произнес, указывая на крупный фурункул, украшавший колено матроса:
— Это нужно полечить, парень. Мистер Джексон, доставьте его в десять в лазарет.
— Так точно, сэр.
Доктор Гамильтон держался с неменьшим достоинством, чем капитан, однако не считал нужным обращаться к нам через третье лицо.
— Если у кого-нибудь еще есть фурункулы или другие недомогания, скажите, я тоже посмотрю. Имейте в виду, что мой долг — заботиться о вашем здоровье так же, как и о здоровье любого другого члена экипажа. Если от меня вам что-нибудь понадобится, сразу говорите, не стесняйтесь.
— Разрешите обратиться сэр? — подал голос Стюарт.
— Разумеется.
— Может быть, пока корабль здесь, мы могли бы хоть иногда получать свежую пищу?
— Но вас же кормят свежей пищей! — удивился доктор Гамильтон.
— С вашего позволения, нет, сэр, — вмешался Коулман. — Только солониной и сухарями.
Доктор Гамильтон вопросительно посмотрел на профоса.
— Таков их рацион, сэр. Приказ мистера Паркина.
— Ясно, — подытожил врач. — Я этим займусь. Надеюсь, удастся что-нибудь сделать.
Мы горячо его поблагодарили, и он ушел. События этого утра показали, что о гнусном обращении с нами Паркина не знали ни капитан, ни доктор Гамильтон. Эдвардс старался закрывать глаза на жестокость лейтенанта, однако с этого дня доктор Гамильтон стал навещать нас довольно часто. Больше нам не пришлось валяться в собственных нечистотах, да и кормить нас стали тем же, чем и матросов «Пандоры».
Глава XVI. В поисках «Баунти»
Однажды утром, в начале мая, нам со Стюартом сняли ножные кандалы и отвели на нижнюю палубу в лазарет. В коридоре у дверей нас поджидал доктор Гамильтон. Ни слова не говоря, он сделал нам знак войти. Мы открыли дверь и увидели Теани и Пегги с нашими дочерьми. Когда дверь за нами затворилась, Теани подошла, обняла меня и тихонько заговорила прямо в ухо, чтобы не было слышно снаружи:
— Вот что, Байэм. Проливать слезы у меня нет времени. Я должна говорить быстро. Здесь Атуануи с сотней своих лучших воинов. Я давно пыталась увидеться с тобой, но возможность представилась только сегодня. Этой ночью воины нападут на корабль. В темноте большие пушки много вреда нам не причинят. Боимся мы лишь того, что вас убьют, прежде чем мы откроем вашу тюрьму. Поэтому до сих пор мы и не нападали. Скажи, вы все в этом доме на палубе? Вы закованы в цепи? Атуануи хочет знать, как вас охраняют.
Я так обрадовался, увидев Теани и дочь, что некоторое время был не в состоянии произнести ни слова.
— Говори Байэм скорее! Долго разговаривать нам не дадут.
— Теани, ты должна сказать Атуануи, что спасти нас ему не удастся. Его и всех его людей убьют.
— Нет, Байэм, нет! Мы перебьем их всех дубинками, прежде чем они схватятся за свои ружья. Мы спасем вас от этих злых людей. Но это надо сделать поскорее, потому что через несколько дней корабль уйдет. Капитан сказал Ити-Ити, что вы плохие люди и что он должен забрать вас в Англию, чтобы наказать. Ити-Ити в это не верит. Никто из нас в это не верит.
Тем временем Пегги сказала то же самое Стюарту. Предотвратить нападение на фрегат нам удалось, лишь объяснив, что все пленники скованы по рукам и ногам, совершенно беззащитны и, без сомнения, будут убиты, прежде чем воинам удастся захватить корабль.
До этой минуты Теани и Пегги владели своими чувствами. Теперь же, поняв, что сделать ничего нельзя, Пегги разразилась рыданиями, а Теани села у моих ног и молча закрыла лицо ладонями. Если бы она плакала, мне было бы легче. Я встал на колени рядом с нею. Впервые в жизни я почувствовал настоящее отчаяние.
Наконец Стюарт не выдержал, открыл дверь и дал знак доктору Гамильтону и стражникам войти. Пегги в отчаянии вцепилась в мужа. Если бы не Теани, ее, наверное, пришлось бы нести с корабля на руках. Мы с Теани обнялись, молча простояли так несколько секунд, затем она подняла Пегги и повела ее к дверям. Мы со Стюартом шли следом, держа на руках детей. У трапа мы передали их слугам, которые ожидали наших жен. Стюарт попросил, чтобы его сразу же отвели в арестантскую, меня же препроводили в каюту к доктору Гамильтону.
Когда вошел врач, я стоял у окна и наблюдал, как каноэ, увозившее наших жен, становится все меньше и меньше.
— Садитесь, мой мальчик, — проговорил он. — Я убедил капитана Эдвардса разрешить эту встречу. Намерения у меня были самые лучшие, я совершенно не подумал, что причиню вам всем боль.
— Я могу говорить за Стюарта так же, как и за себя, сэр. Мы глубоко вам благодарны.
— Скажите, как зовут вашу жену?
— Теани. Она племянница Веиатуа, вождя Таиарапу.
— Она благородная женщина, мистер Байэм. Ее достоинство и выдержка произвели на меня глубокое впечатление. Признаюсь, что мое представление о таитянках очень изменилось, в лучшую сторону с тех пор, как я их увидел. И мы еще называем этих людей дикарями! Теперь мне кажется, что во многих отношениях дикари — мы, а не они.
