– Он людей пытать на дыбе любит, – вмешался Степан. – И на кол сажать…
– На колени! – зверски оскалясь, закричал боярский сын. – Слышишь, кому говорю, крапивное семя? На колени!
Ноги опричника подкосились. Он повалился перед Василием, и в глазах его вдруг вспыхнула надежда: он решил, что, стоя на коленях, сумеет вымолить себе жизнь. Всякий палач в глубине души уверен, что сможет избежать расплаты. Стоит только поползать на коленях…
– Прости, – трясущимися губами вымолвил он. – Простите, бес попутал…
Но времени на разговоры больше не было, и сотник понимал это не хуже других.
– Бог простит, – отрезал он и, взмахнув саблей, аккуратно снес голову с плеч Михайлы. Сабельное лезвие перерубило шею, как тростинку. Из артерий брызнула несколькими фонтанчиками кровь, заливая нарядный кафтан, и обезглавленное тело повалилось на бок.
Голова, оставляя кровавый след, покатилась под ноги стоявшим.
– Вот это хорошо, – умиротворенно сказал Лаврентий, отодвигая голову носком сапога. – Вот это ты правильно сделал, боярский сын. И рука у тебя твердая, и сам ты не промах. Дай бог тебе здоровья.
С замком на двери пришлось повозиться. Франц пытался рубить его топором, но железо не поддавалось. Щеколда тоже была сделана из толстой железной ленты, так что топор ее не брал.
В конце концов, оказалось, что все куда проще: в руке зарубленного опричника был зажат ключ…
Франц с Альбертом еще днем заметили эту дверь. Определив на довольствие, их отправили помогать хозяйственной команде. Вот тут-то и вышел конфуз: нужно было выносить бочку с нечистотами. Воевода распорядился в крепости нужник не устраивать во избежание заразы. Вырытую уже было яму для этих целей он приказал закопать, а вместо этого поставить бочку. И каждый день эту бочку опорожнять в лесу. Вот для этих целей и служила дверь, запиравшаяся изнутри и отпиравшаяся лишь раз в сутки, чтобы вынести вонючую бочку.
Поскольку дело это грязное и неприятное, стрельцы старались от него отлынивать. А когда появились новички, да еще иноземцы, их первым делом нарядили к бочке.
Естественно, стоило братьям понять, о чем идет речь, они делать это наотрез отказались. Тогда сотник разъярился и пригрозил плетьми за ослушание. На это Франц и Альберт попытались объяснить, что они – дворяне и баронов нельзя сечь плетьми. Но сотник не понимал по-немецки, да и вообще не собирался вникать в дворянские тонкости, так что бочку тащить все-таки пришлось. Что ж, дверь эту потайную братья запомнили…
Теперь, оказавшись в лесу за воротами ивангородской крепости, беглецам оставалось лишь осмотреться и решить, в какую сторону двигаться. А двигаться нужно было быстро, потому что, судя по усилившейся стрельбе и крикам, бой подходил к своей наивысшей точке. Кто бы ни победил в нем, от всего этого следовало держаться подальше.
Проблема была с Лембитом – он не мог ходить. Степан и так запыхался, таща его из крепости. О том, чтобы вместе с одноногим человеком, стонущим от боли, пробираться тридцать верст к берегу моря, не могло быть и речи.
– Да и не надо мне на корабль, – морщась, проговорил Лембит. – Мы же договорились: я вас провожаю до крепости, а потом иду к себе домой. Меня же семья ждет! Они уж наверняка думают, что умер, а я…
– А ты только что чуть и вправду не умер, – весело подтвердил Лаврентий. – Вот посадили бы тебя завтра утром на кол – и точно, был бы мертвый. Не ошиблись бы твои домашние.
После целого дня и половины ночи, проведенных в ледяной и сырой яме, без сна и без хлеба, в ожидании мучительной казни, нечего было и думать о том, чтобы прямо сейчас пробираться обратно к кораблю. Лодки у беглецов не было, а идти пешком вдоль берега Наровы тридцать верст по враждебной территории ведущейся войны было безумием.
– Мы не дойдем, – сказал Степан, и Лаврентий согласился с ним. Василий чуть подумал и тоже кивнул. Есть предел человеческим силам.
– А далеко твой хутор? – поинтересовался Лаврентий у Лембита.
Тот сразу все понял и просиял. Это была первая улыбка за последние сутки…
– Ниже по реке живет Эвальд, – сказал он заговорщицки. – Если взять у Эвальда лошадь с подводой, то до моего хутора доедем за два часа. Ну, может, за три, если лошадь ледащая.
– А даст Эвальд лошадь? – с опаской поинтересовался Василий, который за истекшие сутки успел пересмотреть свои взгляды на мир и осознать, что не все так просто…
– Даст, – засмеялся Лембит, обрадованный, что скоро окажется дома: – Увидит боярского сына да капитана корабля. Скажет: «Лембит, в какой ты хорошей компании оказался». И даст лошадь. Он мой свояк, мы женаты на сестрах.
На хуторе свояка задержались совсем недолго. Хозяин, увидев живым и невредимым своего родственника, вернувшегося после столь долгого отсутствия, буквально оцепенел. На всякий случай даже потрогал Лембита рукой, чтобы убедиться окончательно в реальности происходящего. Незнакомцы его насторожили, но, узнав о том, что от него лишь требуется подвода, Эвальд обрадовался и велел работникам запрягать каурую кобылу…
– Хорошо, что ты вернулся, – доверительно сообщил он, по-родственному хлопая Лембита по спине: – Я уж сильно испугался, что твоя семья останется без кормильца. Мне ведь тогда пришлось бы помогать им, а откуда у меня средства? Своя семья большая, и время сейчас тяжелое…
На радостях, что не придется сажать себе на шею вдовую сестру с детьми, Эвальд даже выбрал не самую дурную лошадь, так что двадцать верст до дома Лембита беглецы преодолели за три часа.
Хутор Хявисте стоял на высоком взморье среди сосен и окнами смотрел на морскую ширь. Волны накатывали на песчаный берег совсем рядом с домом. На песке лежало несколько небольших лодок, перевернутых днищами кверху и просмоленных перед наступающей зимой. Видно было, что сыновья Лембита после пропажи отца не растерялись и продолжали вести хозяйство.
По случаю благополучного возвращения хозяина на хуторе закололи свинью – одну из пяти, самую маленькую.
Хутор представлял собой дом, окруженный хозяйственными постройками. Все постройки здесь были из дерева, крытые дерном, одноэтажные, кроме риги – высокой, как полагается. Сам дом представлял собой одну огромную комнату, в которой жило больше десяти человек – вся семья Лембита. По случаю чудесного возвращения хозяина было устроено пиршество. Хозяйка, уже успевшая за эти месяцы оплакать супруга и примириться со своей вдовьей судьбой, не знала, куда лучше усадить дорогих гостей. Сам Лембит заметно повеселел, и у Степана даже зародилось подозрение, уж не симулировал ли он травму ноги…
