— Мистер Байэм!
Очнувшись от своих мечтаний, я увидел, что Блай в парадной форме стоит рядом. Он чуть насмешливо улыбнулся и произнес:
— Кораблик невелик, да? Но ничего, маленький да удаленький!
Он показал знаком, чтоб я следовал за ним. Наша шлюпочная команда, хотя и не вполне трезвая, грести все же могла и усердно принялась за дело. Вскоре мы подошли к «Тигрице» — семидесятичетырехпушечному кораблю капитана Кортни. Сразу же в честь мистера Блая засвистели боцманские дудки. Фалрепные2 в белоснежной форме замерли у трала. Едва Блай ступил на палубу, боцман медленно и торжественно просвистал на своей серебряной дудке салют, часовые стали по стойке смирно. Мы прошли на шканцы, где нас поджидал капитан Кортни.
Кортни и Блай были знакомы давно: шесть лет назад они служили на одном корабле и принимали участие в упорной и кровавой битве у Доггер-банки. Высокий и стройный капитан Кортни носил монокль, его тонкогубый рот кривился в иронической усмешке. Он любезно поздоровался с нами, упомянув о моем отце, которого знал, правда, лишь понаслышке, л повел в свою каюту на корме. У дверей со шпагой наголо стоял часовой в красном. Мне впервые довелось попасть в каюту военного корабля, и л стал с любопытством осматриваться. Каюта помещалась на верхней пушечной палубе, под шканцами, и была очень высокой для корабля. Окна в ней были застеклены; дверь в ее задней части выходила на кормовом балкон с резными золочеными поручнями, где капитан мог в одиночестве отдохнуть. Однако сама каюта отличалась спартанской строгостью; под окнами стояла длинная скамья, посередине массивный стол и несколько стульев. Под потолком висела лампа в подвесе, на переборке — подзорная труба и небольшая книжная волка, в углу находилась стойка с мушкетами и абордажными саблями. Стол был накрыт на троих.
— Стаканчик шерри, мистер Блай, — предложил капитан, после чего учтиво мне улыбнулся и поднял стакан: — За добрую память о вашем отце, молодой человек! Мы, моряки, в неоплатном долгу перед ним.
Потягивая вино, я вдруг услышал шум, шарканье ног по палубе и далекую барабанную дробь. Капитан Кортни взглянул на часы, допил стакан и встал.
— Прошу меня извинить. Там наказывают матроса — прогоняют сквозь корабли флота. Кажется, шлюпки уже подходят. Я должен зачитать приговор у трапа — скучища несносная? Будьте как дома, если захотите посмотреть, советую выйти на полуют.
Он миновал часового у двери и вышел. Несколько секунд Блай прислушивался к далекому рокоту барабана, затем поставил стакан и позвал меня за собой. Со шканцев невысокий трап вел на полуют, с которого было удобно наблюдать за происходящим. Воздух бодрил, но ветерок дул едва заметно, в голубом безоблачном небе сияло солнце.
Засвистела боцманская дудка, и команда стала собираться на корме, чтобы присутствовать при наказании. Капитан Кортни с лейтенантами стоял на шканцах, с подветренной стороны собрались младшие офицеры. Еще дальше, за боцманом и его помощниками стояли врач и баталер. Матросы столпились у фальшборта, некоторые, чтобы лучше видеть, влезли на ростры и шлюпки. В пушечных портах и у борта стоявшего рядом большого корабля также виднелись матросы.
Пробила получасовая склянка3, и барабанный рокот усилился, превратившись в траурную дробь. И вот глазам моим предстала сцена, которую я не забуду никогда. Впереди в такт нервной дроби барабана медленно двигался баркас соседнего корабля. Корабельный врач и профос стояли подле барабанщика; позади них виднелась какая-то скрюченная фигура. За баркасом шли шлюпки со всех кораблей флота; в них сидели матросы, посланные присутствовать при наказании. Я услышал команду: «Шабаш», и баркас остановился у трапа. Перегнувшись через поручень, я вздрогнул и невольно воскликнул: «О Боже!» Мистер Блай искоса взглянул на меня и мрачно усмехнулся.
Скрюченная фигура в шлюпке принадлежала крепкому мужчине лет тридцати — тридцати пяти. Он лежал раздетый до пояса, его загорелые руки покрывала татуировка. Кисти рун у бедняги были связаны чулками и прикручены к вымбовке. Голова его поникла на грудь, лицо заслоняли спутанные густые светлые волосы. Его штаны, банка, на которой он лежал, и борта шлюпки были залиты черной запекшейся кровью. Кровь мне приходилось видеть и раньше, но я содрогнулся при виде его спины. От шеи до поясницы она так была иссечена девятихвостой плеткой, что сквозь лохмотья бурого мяса проглядывали кости.
Капитан Кортни спокойно и неторопливо пересек палубу и взглянул на это жуткое зрелище. Врач в шлюпке склонился над изувеченным телом, затем выпрямился и взглянул на Кортни.
— Он мертв, сэр, — строго произнес он.
Среди матросов, словно порыв ветра в кронах деревьев, пронесся едва слышный ропот. Капитан «Тигрицы» сложил руки на груди, чуть поднял брови и отвернулся. В украшенном кружевами мундире, сдвинутой набекрень шляпе, со шпагой и напудренной косицей он выглядел весьма импозантно. Среди воцарившегося молчания он обратился к врачу:
— Мертв? Счастливчик! — небрежно произнес он и добавил: — Профос!4
Мичман, стоявший рядом с врачом, вытянулся и снял шляпу.
— Сколько ему полагается? — спросил Кортни.
— Две дюжины, сэр.
Кортни вернулся на место и взял из рук лейтенанта том военного кодекса. Сняв шляпу, он изящно прижал ее к сердцу; все находившиеся на корабле тоже обнажили головы в знак уважения к приказам короля. Медленно и четко капитан прочитал статью о наказании за оскорбление действием офицера флота его величества. Один из помощников боцмана развязал красный суконный мешок и, вытащив плеть с красной ручкой, неуверенно поглядывал то на нее, то на капитана. Тот кончил читать и, надев шляпу, поймал взгляд помощника боцмана. Я опять услышал слабый ропот, и опять под взглядом Кортни воцарилось молчание.
— Приступайте, — спокойно приказал он. — Две дюжины, кажется?
— Так точно, сэр, две дюжины, — глухо ответил моряк, медленно направляясь к трапу.
Матросы стояли сцепив зубы, глаза их горели, тишина была столь глубокой, что я слышал, как у меня над головой поскрипывают брас-блоки. Я не мог оторвать глаз от помощника боцмана, который еле-еле спускался по трапу. Даже если бы он закричал, то не выразил бы своего отвращения более ясно. Он спустился в шлюпку; по мере того, как он проходил мимо сидевших на веслах матросов, те угрюмо отворачивались. Приблизившись к мертвому, он остановился и неуверенно посмотрел вверх. Кортни, лениво подойдя к фальшборту, скрестил руки на груди и взглянул вниз.
— Ну, начинайте! — приказал он с видом человека, у которого стынет обед.
