— Дрейфят буржуи, стало быть? — спросил Зуйков.
— Боятся мировой революции, — продолжал радист. — Везде плохо живется рабочим, и они сочувствуют нам, русским, и постараются и у себя свергнуть власть капитала.
— Вот здорово было бы, — сказал Зуйков, — везде свой трудовой человек правит, тогда и государств не надо, одна Советская власть везде, ни тебе пачпортов, ни границ! Во бы здорово!
— Это будет, обязательно будет, — заверил радист, — а пока тяжело дома. Там первыми начали создавать новый мир.
— Первая борозда всегда трудная, — сказал матрос в темном углу. — Ну давай, давай дальше, а вы, ребята, не перебивай.
— Сам помалкивай!
— Мне што, я молчу…
Радист вытер платком лицо и продолжал:
— У Советской России теперь есть военный флот, Красная Армия и даже авиация, правда, немного аэропланов, но есть. Недавно об этом сообщали англичане. И еще, товарищи, не надо забывать о солидарности, то есть о сочувствии и помощи рабочего класса всех стран нашей революции. Может случиться так, что те войска, которые они посылают сейчас против большевиков или собираются послать, восстанут и присоединятся к Красной Армии. — Радист перевел дух и сияющими глазами обвел притихших матросов.
Молчавший все время Роман Трушин с силой ударил кулаком по колену и сказал:
— Так если все возьмутся, то никто нас не сломит! Никакая, братцы, сила не сломит. Ходу бы нам только! Ветру! Такого ветру, чтобы мачты гнулись, паруса звенели!
Среди ночи с мостика раздалась команда: «Все наверх, паруса ставить!»
По заведенному порядку, прежде чем повторить команду, боцманы, проиграли прелюдию на своих дудках, затем, наклонившись в люки, гаркнули, не жалея «луженых» глоток, и команду, и добавление к ней: «Пошел, пошел, лодыри! Выходи на ветерок!» Далее следовали слова, мало удобные для печати. Бревешкин, увлекшись, вылил в свою витиеватую импровизацию и высочайших особ, и божью матерь с младенцем, и святых угодников, и, как дань времени, «проклятых» социалистов, анархистов и почему-то букинистов, видно и их считая вредной революционной партией.
Матросы стремглав и тоже весело вылетали по трапам на палубу, уже зная, что кончилась штилевая полоса.
С северо-запада потянул слабый, теплый ветер. Матросы, истомленные жарой и бездельем, бросились к вантам и полезли к мелькающим между снастей чужим звездам. «Орион» пересек экватор, и теперь вместо Полярной звезды сиял Южный Крест, по бокам его сверкали и переливались Райская птица и Летучая рыба, плыл гигантский Корабль, видны были его Киль, Корма и Паруса, и еще множество незнакомых звезд торжественно сияли из черной бездны.
Матросам в эти минуты было не до красот южного неба. В кромешной тьме надо развязывать и вязать узлы, нащупывать уходящие из-под ног перты. Там, в высоте, для них не существовало ничего, кроме невидимых снастей и тугой, рвущейся из рук парусины.
Ветер согнал с лиц апатию, на клипере началась прежняя нормальная жизнь с круглосуточным, привычным напряжением сил, всегдашней готовностью к неожиданностям вроде шквалов и перемены ветра.
Иногда в пустынном океане показывалась стая китов. Гигантские животные совершали переход из южных полярных вод на север, где начиналась весна и уже зеленели поля планктона, суля им обильную пищу. За клипером давно увязались три акулы. Хищницы обыкновенно держались за кормой, но всегда оказывались у борта, как только бачковые вываливали отбросы.
Как-то днем к «Ориону» подошло стадо дельфинов, и акулы исчезли. Дельфины резвились вокруг корабля несколько часов и умчались на юг. На следующее утро акулы заняли свое место за кормой.
Зуйков сказал Лешке Головину, они вместе вязали мат на корме:
— Опять акулье появилось. Нет поганей твари в море, чем акула. Все, проклятая, жрет. Дельфинов испугались было, поотстали и вот опять, вражья сила, увязались за нами. Так и ждут, чтобы кто из нашего брата за борт сыграл. Надо ловлю устроить или пугнуть их из винта, а то, не дай бог… — Он не договорил, чтобы не накликать беды, и вернулся к дельфинам: — Ты, Алексей, никогда не обижай дельфинов. Есть такой народ, что всегда стараются неразумной твари всякую пакость сделать, а ты знай, что дельфин моряку помощник. Видал, какой веселый да смекалистый, какие фокусы выделывал и акулье проклятое живо прогнал. Если в морс упадешь да дельфина увидишь — не бойся. Хотя он тоже зубатый да страхолюдный, он к человеку дружбу питает. Мне один старый наш матрос, Ефим Кругляков, рассказывал, его по болезни на французском берегу списали, а потом домой в Одессу отправили, так Ефим говорил, что с ним был такой случай. Упал он за борт, на учебном судне он тогда ходил, ну и сыграл с похмелья с нока-марса-рея прямо в дельфинью стаю. Круг ему бросили, да не сразу, и он его в страхе да среди волн не увидел, держится из последних сил, одежа намокла, вниз тянет, а тут еще дельфины кругом шастают, то сбоку, то под низом пройдут. Ну, думает, кранты мне по всей форме, заиграют меня морские свиньи, а не то и порвут на части. А дельфины совсем осмелели, носами стали его пихать, ну Ефиму и плохо стало, воды хлебнул и память потерял, должно быть, от страху, а может, похмелье дало себя знать. Ты; Алексей, знай, что если матрос переложит на берегу, то может неприятность иметь и на корабле и за бортом, вот как с Ефимом, да и по себе знаю, так что ты лучше вовсе ее не пей. — Зуйков неожиданно стал говорить о вреде пьянства и никак не мог вернуться к истории с Ефимом Кругляковым. Ему помог Лешка. Перебив его, он спросил, как же спасся Кругляков.
— Да он и сам толком не знает, в беспамятство впал и только в баркасе в себя пришел, когда его из воды вытащили. Матросы, говорит, сказывали, что когда они подошли к нему, то вокруг дельфины так и кишели и, стало быть, тонуть ему не давали. Когда баркас подошел, они оставили Круглякова, и он на дно было пошел, да один из матросов нырнул и вытащил беднягу.
— А дельфины?
— До самого корабля провожали и потом еще долго шли, будто радовались, что спасли матроса. Вот какие дела, Алексей, бывают на море. Да ты тяни, не бойся, не порвешь нитку, на ней акулу можно запросто вытянуть…
Появились вилохвостые качурки. Во множестве они вились вокруг корабля пли плавали стайками. Одна из качурок села на палубу, и к ней с горящими глазами стал подкрадываться кот Тихон. Качурка, почувствовав смертельную опасность, заковыляла было к борту, так как не могла взлететь с палубы, но Тишка схватил ее за крыло. Храбрая птица, к восторгу матросов, наблюдавших за этой сценой, нанесла ему клювом удар по носу, и Тихон, отпрянув, стал выбирать новый угол атаки. На защиту качурки бросился Гарри Смит, но его оттолкнул Назар Брюшков и, прижав ногой крыло к палубе, схватил птицу.
