– Однако, – заметил он, не удержавшись. – Ну и ненасытные женщины живут на этом хуторе! Или настоящих мужиков тут давно не видели?
Тоже увидевший сестру рядом с Альбертом, Лембит только улыбнулся.
– Когда еще такое раздолье ей по женской части будет, – сказал он миролюбиво. – Годами мается без мужика, а тут сразу пятеро подвалили. Нельзя же было бабе упускать такую возможность. Я так и знал, что она здесь: вот, даже платье ее захватил.
Лембит подал наверх платье сестры, и Лаврентий, стараясь хотя бы галантностью исправить невыгодное впечатление о себе, подал его проснувшейся Сальме. Та встала и, натянув платье на голое тело, вызывающе-дерзко огляделась. Лицо ее при этом было довольным, и выглядела она привлекательно – розовощекая со сна, с сеном, застрявшим в длинных распущенных волосах.
Она ловко спрыгнула с сеновала и одернула платье.
– Беги в дом, – сказал Лембит сестре, легонько хлопнув ее по попе. – Набаловалась всласть? Давай скорее, надо помочь с завтраком. Там только что хлебы в печку поставили.
День выдался солнечным, и настроение у всех было хорошим. На дворе еще больше похолодало, а по поскрипывающей тронутой инеем траве было понятно, что ночью прошел первый осенний заморозок.
О ночном происшествии больше не вспоминали. Степан, еще ночью хотевший поругаться с другом, теперь не таил на него зла. Лаврентий был совершенно прав, и в свете наступившего дня Степан это понимал. Действительно, на него под влиянием горячей женщины и ее ласк нашло наваждение, и он забыл о том, что должен хранить девственность для Девы Острова – так он теперь называл ее в своих мыслях. Противно было лишь воспоминание о том, как Лаврентий наслал на него чары, и он утратил мужскую силу. Думать об этом было неприятно, но разве у колдуна был иной выход в той ситуации? Как еще мог он уберечь друга от соблазна?
Василий с Альбертом сначала посмотрели друг на друга волком, а затем расхохотались и хлопнули друг друга по спине. А сразу после завтрака начали прощаться.
– Бывай здоров, – сказал сотник, обнимая Степана. – Удачи тебе, поморский капитан. Спасибо тебе за все, что было, и прости, если что не так.
– И тебе спасибо, боярский сын, – целуя сотника, ответил Степан. – И ты меня прости, коли обидел тебя чем-нибудь. Уж не знаю, свидимся ли мы с тобой. Ты – в Москву, к царю Ивану, а нам – в дальние моря-океаны.
– Свидитесь, – неожиданно скрипучим голосом произнес Лаврентий. – Еще как свидитесь. Я точно видел.
Василий пристально посмотрел на колдуна, а потом улыбнулся.
– Это хорошо, если ты видел, – сказал он задумчиво и тряхнул головой. – Если еще свидимся, то, значит, я в живых останусь. Я ведь в Москву иду…
На прощание Сальме расцеловала всех мужчин, в особенности нежно – Василия и Альберта. Степану же сказала:
– Когда найдешь свою красавицу на далеком острове и свой волшебный камень – возвращайся. Ты, красавец, мне и без девственности подойдешь. А ты, – она повернулась к Лаврентию, – сюда больше не ходи. А то я на твои чары свои чары наведу. Никакого от тебя проку женщине нету, только портишь все.
Василий в одолженном у Лембита крестьянском одеянии взял в руку посох и, отвесив последний поклон всем, двинулся в путь по дороге, которая должна была далеко впереди вывести его на тракт, ведущий в сторону Пскова. Его спина в старом армяке еще долго мелькала среди деревьев.
– Храни тебя Бог, – вздохнул капитан, крестя воздух в сторону уходящего сотника.
Все остальные стали грузиться в лодку.
Уже отплыв от берега на приличное расстояние и сидя в раскачивающейся на волне лодке, Степан видел ставший за эту ночь почти родным хутор Хявисте с домом окнами на море и стоящими там фигурами Лембита и его семьи.
– Где вы были? Что случилось? Я чуть с ума не сошла! – кричала Ингрид, попеременно бросаясь на шею то к Степану, то к Лаврентию. На радостях она расцеловала даже баварских дворян, с которыми была вообще еще мало знакома.
Счастью девушки не было пределов. Все время, пока Степан с Лаврентием не возвращались, Ингрид держалась молодцом. Она старалась выглядеть веселой и строго обрывала Ипата, когда тот на третий день начал заводить разговоры о том, что начальники могут не вернуться и что же тогда делать?
– Они вернутся, – отвечала она твердо. – Просто задерживаются. Мало ли что могло случиться. Может быть, русский воевода захотел подольше с ними поговорить.
Но на самом деле страх и отчаяние закрадывались в ее сердце. Каждый час ожидания отзывался томительной болью от сознания того, что ее друзья могут оказаться в опасности или даже погибнуть. Действительно, что станет делать Ингрид, если друзья не возвратятся? Останется на корабле в компании Ипата и прочих?
Но теперь она бурно ликовала и была не в силах сдержать рвущиеся из нее эмоции. Слишком долго она сдерживалась, чтобы выглядеть строгой и непреклонной. Не хотела показать страха, терзавшего ее…
Когда Лаврентий, взяв на себя роль главного рассказчика, повествовал о том, что произошло, все слушали молча. Столпившись на корме, люди переживали каждую перипетию – кто бурно, а кто вяло. Ингрид прижимала ладони к пылающим от волнения щекам, а глаза ее блестели, словно она готова была вот-вот разрыдаться.
– Ведь, кроме вас, у меня больше никого нет, – пожаловалась она Степану и Лаврентию, в который раз уже обнимая обоих и чуть не плача от радости.
Известие о том, что не удастся послужить на море отечеству, была принята экипажем спокойно. Большая часть команды теперь уже не была русской, так что тоска по родине не беспокоила этих людей. А русские тоже довольно равнодушно отнеслись к тому, что придется уходить и в открытом море искать свою удачу и свою судьбу. Степан и раньше знал, что море обладает такой притягивающей силой: оно манит человека, зовет его все дальше и дальше в неведомые края.
– Куда же теперь? – за всех собравшихся спросил Ипат. – Коли Москве наша служба неугодна, то, стало быть, мы теперь – люди вольные?
– В Новый Свет, – ответил Степан решительно. – Там новый мир, там просторы.
– А доведешь? – неуверенно спросил Агафон. – До Нового Света, чай, далеко?
– За морями, за океанами, – добавил Демид. – Эх, не видать мне больше родного дома!
О родном доме Демид страдал с самого начала, но теперь всем вдруг в его голосе показалось, что говорит он о родном доме скорее по инерции. Его тоже постепенно затянула жажда морских странствий и приключений.
– Много ты дома не видел! – весело сказал почти совсем поправившийся Фрол, стоявший с завязанной рукой в сторонке. – Охота тебе всю жизнь за женину юбку держаться! А в Новом Свете мы тебя на принцессе женим!
