«Орион», поставив все паруса, уходил, круто изменив курс, и все же несколько снарядов легли в опасной близости от его кормы.
Ужинали в этот день на клипере поздно. Все офицеры находились в приподнятом настроении, события дня подействовали на всех, как хмельное вино, к тому же по рукам ходила бутылка рома. Сильно качало, и стаканы с горячим чаем, обернутые салфетками, офицеры держали в руках.
Барон фон Гиллер, с недавних пор снова занявший место за офицерским столом, пересиливая себя, улыбался, когда все смеялись над чьей-нибудь остротой.
Новиков, сидевший с пим рядом, тихо сказал:
— У вас такой вид, как будто вы недовольны, что ваши соотечественники не отправили вас на дно.
— Совсем нет, но мне действует на нервы чрезмерный оптимизм ваших офицеров.
— В этом одно из наших преимуществ. Россия давно бы погибла, если бы принимала близко к сердцу все невзгоды, а их было немало в нашей истории, да и в настоящее время хоть отбавляй.
— Не знаю, не знаю, — неопределенно буркнул барон, отхлебывая из стакана горячий чай с ромом и ломая голову над тем, почему этот идиот Рюккерт открыл огонь.
За столом горячо обсуждали причины появления рейдера в этих широтах.
Старший офицер говорил:
— После ограбления «Святой Терезы», запасшись углем и водой, боясь преследования англичан, он, видно, решил замести следы и вот, используя западное течение и ветер, направился, как и мы, в сторону Австралии, с тем чтобы внезапно появиться в Голландской Индии, или Южно-Китайском море, или в Океании, где еще можно топить англичан. Мы подвернулись ему случайно, и он хотел захватить клипер, может быть зная о нашем грузе. Англичане, безусловно, растрезвонили о нас на весь мир.
— Да, но как они определили на таком расстоянии, что идет именно «Орион»? — спросил старший механик.
— У них довольно высокая мачта, и они были в более выгодном положении в смысле освещения. Конечно, они могли ошибиться, да это для них не имело значения. Парусник подходящих размеров и с каким-нибудь грузом. Они хотели заставить нас идти под дулами орудий, пока море не позволит им окончательно захватить корабль. В лучшем случае они бы высадили нас на один из островков вблизи Явы.
— Плавая среди акул и прочей нечисти, некоторые чада господни перенимают их нравы и обычаи, — сказал отец Исидор, сурово посмотрев на барона.
Барон фон Гиллер спросил у Новикова:
— Что сказал обо мне ваш лохматый жрец?
— Не о вас, а вообще о роде людском. Хотя все это вы можете принять и на свой счет. Он сравнил людей с акулами.
— Благодарю вас. Острота не блещет новизной.
— Не стоит благодарности.
Кроме отца Исидора да артиллерийского офицера, все за столом были подчеркнуто любезны и предупредительны с бароном: он подвергался такой же опасности и даже спал во время обстрела, что было воспринято как проявление твердости духа и доверия к своим русским друзьям.
И команда в большом матросском кубрике не менее горячо обсуждала события дня. Ругали командира «Хервега», возмущались его бессмысленной жестокостью и противопоставляли ему находчивость и геройство своего Мамочки.
— И ведь что главное, братцы, — говорил Зуйков, — он-то, наш, ни на секунду не сдрейфил, посмотрел только на мачты, видит, что выдержат, и дал приказ ставить верхние марселя, и понесся наш «Ориоша» так, что немец со всеми своими машинами только в воду зарываться начал. Вам что внизу смотреть. Вот с марса была картина! Жуть брала, когда на борт дожило.
— Вдруг еще бы один шквал, да посильней — тогда что? — спросил Брюшков.
— Конец тогда! — сказал Громов. — Мачты бы снесло. Да лучше смерть, чем позор.
— Что же в ей, смерти, хорошего? — вздохнул Брюшков.
— Кто говорит. Хорошего немного, если и есть тот Великий корабль, на котором плывут души моряков. Мало охоты быть в его экипаже. И все же если уже выхода нет, то ничего не попишешь. У русских моряков нет обычая флаг опускать перед любой силой. Вот сейчас дома вся свора нас душить бросилась, а флаг не опускает рабоче-крестьянская власть. Тоже, поди, подняла все паруса, какие есть, и бьется со всем буржуйским флотом.
— Бьется ли? — спросил Брюшков.
— Бьется, Назар! Поверь моему слову — бьется.
От восхода до захода солнца на марсовой площадке дежурили матросы, пристально вглядываясь в четко очерченный круг горизонта. Клипер пересекал довольно оживленную линию, по которой шли суда в Голландскую Индию, Новую Гвинею, Австралию, Китай. Дымили пароходы на горизонте, иногда они обгоняли клипер или расходились встречными курсами. «Хервег», видимо, обходил оживленные морские дороги. Но каждый раз, когда с марса доносился тревожный голос матроса, извещавшего о замеченном корабле, только один человек на «Орионе» радовался этому. Клипер снова шел в экваториальной зоне, стояла прекрасная погода. «Орион» нес все паруса, делая около двенадцати узлов. Сейчас встреча с рейдером была бы для него роковой. Фон Гиллер весь напрягался, заслышав голос с мачты, стараясь ничем не выдать своего волнения, и, когда вновь оказывалось, что появился очередной транспорт, барон только стискивал свои золотые зубы. За последние дни и сам, и через Новикова барон фон Гиллер пытался выяснить отношение офицеров к решению командира взорвать корабль. Все, с кем удалось поговорить, превозносили командира, но считали, что действительно тогда не было выхода и они готовы были умереть, теперь же обстановка изменилась, и если их снова нагонит «Хервег», чего не должно случиться, то надо пойти на компромисс. Пусть забирает часть продуктов. «Жизнь дороже английских консервов», — сострил Стива Бобрин.
Барона фон Гиллера изумил ответ лейтенанта Фелимора:
— Я бы сам мог взорвать, — сказал он. — Вот сейчас, при таком солнце и таком чудесном океане, не задумываясь! Разве не прекрасно уйти так из жизни?
— А ваша Элен?
— О, она поняла бы меня и гордилась всю жизнь!
— В чужих объятиях.
— Не говорите пошлостей!
Барон, вскинув голову, молча повернулся к нему спиной и пошел к себе в каюту. Там он застал Новикова лежащим на койке. Сев на диван, спросил:
— Скажите, лейтенант, неужели все офицеры изъявили согласие погибнуть ради прихоти командира?
— Прихоть? Не думаю, чтобы вы не понимали сути дела.
— Да, но в данном случае массовое самоубийство ничем не было оправдано. Никто бы даже не узнал о вашей гибели.
— И вашей, барон. Последнее вас особенно заботит?
— Безусловно. Дурацкая смерть не входит в мои расчеты.
— Мало кто ее учитывает. А вот командир, этот мягкий, прекраснодушный человек, учел.
