Однако русские о старом дураке и слова не сказали. Северов спросил:
— Вам, Нильсен, приходилось стрелять из гарпунной пушки?
Да…, редко! — кивнул Олаф, крутя в руках фуражку.
А китов вы убивали?
Да, заменил гарпунера, когда он не мог охотиться.
Тут в разговор вступил комиссар. Нильсен почему-то побаивался того великана. Но тот предложил нечто необыкновенное:
— Что вы скажете, если мы вас назначим гарпунером?
Возьметесь
— Меня — гарпунером? — Олаф был потрясен. Потом ему пришло в голову, что над ним смеются. Он отрицательно покачал головой.
— Чтобы быть гарпунером, надо иметь протекцию.
— Это мы знаем, — прервал Нильсена капитан-директор. — кроме того, надо быть принятым в Союз гарпунеров и съездить в Гонолулу.
— Ну да! — подтвердил удивленный Нильсен. «Откуда русские все знают?» — думал он. Ведь его убеждали, что русские никогда китобоями не были и ничего в этом деле не нанимают.
— Так вот. Нильсен. сказал Северов, — вы у нас будете гарпунером на «Фронте». В помощники себе выберете сами кого-нибудь из команды. Время для того, чтобы познакомиться с людьми. у вас есть.
— Но Союз? — воскликнул Нильсен. Он ведь меня не признает, а без Союза гарпунеров это очень опасно!
— Мы не просим вас нарушать правила Союза гарпунеров, — сказал Степанов. – Работайте так, как вы работали в прошлом сезоне. Если будут у вас хорошие результаты, мы дадим вам диплом, и вас примут в Союз.
После долгих и мучительных раздумий Нильсен согласился Обменявшись рукопожатием с капитаном и помполитом, он вышел из каюты.
Степанов сказал:
— Во всем мире, оказывается, всего только триста гарпунеров. По заграничным законам гарпунером может стать лишь тот. кто не менее десяти лет плавает на китобойцах. Прием в гарпунерскую корпорацию связан с различными препятствиями, и без разрешения Союза гарпунеров никто не имеет права встать за пушку. Вся работа гарпунеров держится в тайне, обставляется всякой чертовщиной. В общем, не китов бьют, а священнодействуют.
Нильсен нарушает правила Союза гарпунеров, но он станет нашим лучшим помощником.
Так Нильсен стал гарпунером. Впервые за двадцать лет работы на китобойцах он встал за пушку не как помощник гарпунера, а как самостоятельный охотник.
Правда, его тревожило то, что ни Андерсен, ни Грауль, с которыми он был знаком уже не первый год, даже не поздравили его. Но все это в конце концов мелочь. Да и гарпунеры еще ни разу не собирались все вместе.
Неожиданная радость всегда делает человека счастливым. Так произошло и с Нильсеном. Он стал меньше сутулиться, в глазах появился блеск. На губах часто играла улыбка. Теперь Нильсен не отсиживался бирюком в своей каюте, как это было до сих пор, а старался все время быть с моряками. Ему хотелось поговорить по душам с людьми, которые вдруг стали ему так близки, так дружески расположены к нему. Нет, никогда еще Олаф не чувствовал себя так хорошо. Это, пожалуй, самое яркое, самое праздничное событие в его жизни. Ну что он может вспомнить о китобоях, с которыми плавал до сих пор?
Нильсен задумался, роясь в памяти, но ничего, кроме тусклых картин прошлого, не вспомнилось ему. Капитаны и гарпунеры помыкали им, как юнгой. Оскорбления и постоянные унижения, вечный страх быть выгнанным, лишиться куска хлеба раньше времени состарили его, заставили смотреть хмуро, держаться приниженно. Такая же судьба была и у остальных китобоев. Единственной отрадой, единственным отдыхом и развлечением после каторжного труда на охоте и разделке туш были дикие попойки, грязные оргии в портовых притонах, когда за несколько вечеров спускался весь заработок многих месяцев.
Нильсен чувствовал себя так, словно он вышел из старого затхлого подвала на яркое солнце. Олафу хотелось поделиться своим счастьем. Он мог бы написать о нем письмо, но кому его послать? Настоящих друзей у него не было. Написать знакомым — не поверят. Будут смеяться, скажут: «Врет старый Олаф» или, еще хуже, «спятил с ума». Нет, писать ему некому. Нильсен подавил невольный вздох и вышел на палубу. Ходить он стал быстрее и с нетерпением ждал начала охоты. О, он докажет русским, что может ценить доверие и дружбу!
На палубе Олаф увидел Петра Турмина.
— О, Петя! — весело окликнул он комсомольца и жестом позвал к пушке.
Нильсен взял Турмина к себе в помощники. У молодого матроса над левым карманом тужурки был значок — знамя с тремя буквами «КИМ». Такие же значки Олаф видел и кое у кого из норвежской молодежи. И ему это нравилось.
Петр Турмин выполнял все распоряжения Нильсена. Но больше всего покорило Олафа то, что этот парень однажды один принес из пирамиды гарпун, а в нем ведь немало — четыре пуда! Олаф с удивлением оглядел тонкую фигуру молодого матроса, его покрасневшее от натуги лицо с золотистым пушком на верхней губе и похлопал по плечу:
— Вери гуд, сэйлор![44]
Сэйлор — моряк (английск.).
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Флотилия шла в густом тумане.
Глухо, точно потеряв всю свою силу, раздался в белесой мгле гудок. Китобойцы следовали за базой. Степанов находился на мостике вместе с капитан-директором.
Интересно судьба у человека складывается, — как бы что-то вспомнив, сказал Степанов. — Да вот хоть меня возьми. Родился на Сучане и мечтал стать таким же, как отец, забойщиком. Не успела рука к обушку привыкнуть, пришлось его сменить на винтовку. Партизанил, потом стал секретарем Владивостокского горкома комсомола, затем учеба в Ленинградском горном институте. Решил сделаться инженером, но кончить институт не успел: партия послала на завод «Судомех» парторгом. Тяжело там пришлось: троцкисты и зиновьевцы вредили. Когда положение исправилось — новое назначение, к вам, на флотилию. Теперь я — моряк, китобой. Если считать по порядку, то это у меня уже шестая профессия.
Нет у тебя шести профессий, — сказал Северов. — Есть одна профессия — ты партийный работник. Вот это точно. И надо гордиться тем, что тебя посылают все на новые и на более сложные дела.
Степанов рассмеялся:
- Эка ты меня отчитываешь! Знаешь, Геннадии Алексеевич, бывает у меня такое настроение, когда я хочу, чтобы меня поучили, посоветовали мне, как сделать то
или другое.
- Значит, ты меня избрал громоотводом для своих
настроений? — усмехнулся Северов. — Смотри-ка, туман то уже рассеивается...
Флотилия выходила из полосы тумана. Постепенно светлело. С севера потянул ветерок. Он быстро разогнал тучи. Сверху — чистое небо, а внизу — темно-голубое, почти синее, в штиле море; оно кажется покрытым тонкой серебристой пленкой, искрящейся под солнцем.
