— Боже, они его убили, — прошептал Хэл, глядя, как его отца с повисшей головой тащат по двору.
Словно услышав эти слова, сэр Фрэнсис поднял голову и посмотрел на сына. И чистым, звонким голосом произнес:
— Хэл, помни клятву!
— Я люблю тебя, отец! — крикнул в ответ Хэл. Слова его были полны горя, и Барнард стегнул его по спине.
— Возвращайся к работе, ублюдок!
Когда вечером цепочка осужденных спускалась по лестнице мимо камеры отца, Хэл остановился и негромко сказал:
— Молю Бога и всех его святых, чтобы они защитили тебя, отец.
Он услышал, как отец шевельнулся на соломенном тюфяке, потом, спустя долгое время, его голос:
— Спасибо, сын. Пусть Бог даст нам силы выдержать то, что еще предстоит.
Сквозь ставни своей спальни Катинка смотрела, как от замка приближается высокая фигура Неторопливого Джона. У каменной стены у самого начала газонов он исчез из виду, и она поняла, что он отправился прямо к себе домой. Она полдня ждала его возвращения и теперь потеряла терпение. Надев шляпку, она осмотрела свое отражение в зеркале и осталась недовольна. Высвободила локон, тщательно уложила его на плечо, потом улыбнулась своему отражению и вышла через маленькую дверь в задней веранде. И пошла по мощеной тропе под нагими голыми лозами, с которых зимний ветер сорвал последние ржавые листья.
Дом Неторопливого Джона стоял на отшибе, на краю леса. Ни один человек в колонии, каким бы низким ни было его положение, не соглашался жить с ним по соседству. Дойдя до дома, Катинка обнаружила, что дверь открыта, и без всяких колебаний вошла не постучавшись. Единственная комната дома была голой, как жилище отшельника. Пол усеян коровьим навозом, в воздухе застоявшийся запах дыма и холодной золы в открытом очаге. Из мебели были только кровать, один стол и один стул.
Остановившись посреди комнаты, Катинка услышала с заднего двора плеск и пошла на звук.
Неторопливый Джон стоял у желоба с водой. Голый по пояс, он набирал воду из желоба в кожаное ведро и выливал на голову.
Он посмотрел на нее; по его груди и подмышкам текла вода. «У него жесткие плоские мышцы, как у профессионального борца, — подумала она, — или как у римского гладиатора».
— Ты не удивился, увидев меня здесь, — заметила Катинка.
Это не был вопрос: ответ она читала в его взгляде.
— Я ждал вас. Ждал богиню Кали. Никто другой не посмел бы прийти сюда, — ответил он, и Катинка заморгала, услышав необычное обращение.
Она села на низкую каменную стену за насосом и помолчала. Потом спросила:
— Почему ты так назвал меня?
Смерть Зельды каким-то необычным, загадочным образом связала их.
— На Тринкомали, на прекрасном острове Цейлон, близ Слоновьего пруда стоит храм Кали. Когда я жил в этой колонии, я ежедневно ходил в храм. Кали — индуистская богиня смерти и уничтожения. Я поклоняюсь ей.
Она поняла, что он безумен. Это заинтересовало ее и заставило тонкие бесцветные волоски на руках встать дыбом.
Она долго сидела молча и наблюдала, как он завершает туалет. Он обеими руками отжал волосы, потом растер тело куском ткани. Надел рубашку, затем черное пальто, висевшее на вбитом в стену гвозде, и застегнул его до самого горла.
Наконец он взглянул на нее.
— Вы пришли послушать о моей маленькой ласточке.
Она подумала, что с таким сильным мелодичным голосом он должен был стать проповедником или оперным певцом.
— Да, — ответила она. — За этим я и пришла.
Он словно читал ее мысли. Прекрасно зная, чего она хочет, он сразу, без всяких колебаний заговорил. Он рассказал, что делалось сегодня в комнате под арсеналом. Не пропустил ни одной подробности. Он почти пел, и в его устах ужасные действия, которые он описывал, становились благородными и неизбежными, как в греческой трагедии. Он так увлек ее, что она обхватила себя руками и начала медленно раскачиваться, продолжая слушать.
Когда он умолк, она долго сидела с восторженным выражением на милом личике. Наконец чуть вздрогнула и сказала:
— Можешь и дальше называть меня Кали. Но только когда мы наедине. Никто не должен слышать, как ты произносишь это имя.
— Спасибо, богиня.
В его желтых глазах блестело почти набожное рвение, когда он смотрел ей вслед.
У ворот она остановилась и, не оглядываясь, спросила:
— Почему ты называешь его своей маленькой ласточкой?
Неторопливый Джон пожал плечами.
— Потому что с этого дня он навсегда принадлежит мне. Они все принадлежат мне и богине Кали, принадлежат навеки.
При этих словах Катинка почувствовала, как по ее телу прошла медленная дрожь экстаза. Она садами пошла к резиденции. И все время чувствовала на себе его взгляд.
Когда она вернулась в резиденцию, ее ждала Сакина.
— Вы посылали за мной, госпожа.
— Идем со мной, Сакина.
Она отвела девушку в свою туалетную комнату, села на диван перед забранным ставнями окном и жестом приказала Сакине встать перед собой.
— Губернатор Клейнханс часто хвалил твое мастерство целительницы, — сказала Катинка. — Кто тебя научил?
— Моя мать была опытной целительницей. Совсем маленькой я ходила с ней собирать травы и коренья. После ее смерти меня учил дядя.
— А местные растения ты знаешь? Они отличаются от тех, что растут там, где ты родилась?
— Есть те же самые, а другие я изучила здесь сама.
Все это Катинка уже знала от Клейнханса, но ей нравилось слушать напевный голос девушки.
— Сакина, вчера моя кобыла споткнулась и едва не сбросила меня. Я задела ногой за луку седла, и у меня вскочил синяк. Моя кожа очень чувствительна. У тебя есть средство, чтобы излечить меня?
— Да, госпожа.
— Вот здесь. — Катинка откинулась и задрала юбки выше колена. Она медленно и чувственно спустила один белый чулок. — Смотри! — приказала она, и Сакина грациозно опустилась перед ней на шелковый ковер. Ее прикосновения к коже были мягки, словно бабочка садилась на цветок, и Катинка сладострастно вздохнула. — Теперь я чувствую, что у тебя действительно исцеляющие руки.
Сакина не ответила, темные волосы упали ей на глаза и скрыли их выражение.
— Сколько тебе лет? — спросила Катинка.
Пальцы Сакины на мгновение застыли, потом продолжили ощупывать синяк и колено хозяйки.
— Я родилась в год Тигра, — сказала она, — так что в следующий день рождения мне исполнится восемнадцать.
— Ты очень красива, Сакина. Но ты ведь и сама это знаешь, верно?
— Я не чувствую себя красивой, госпожа. Разве раб может чувствовать себя красивым?
— Что за нелепая мысль. — Катинка не скрывала досады, вызванной таким поворотом в разговоре. — Скажи, твой брат так же красив, как ты?
