— Эй, там, у стены! Не стреляйте!
Немного подождав, мы увидели, как из тумана со связанными руками и веревкой на шее вышел один из пленников, затем появился и всадник, державший в руке конец веревки. Во всаднике я распознал Рауля Юрадо.
— Сеньор Киф! — крикнул он мне. — Дон Томас шлет святому отцу свои наилучшие пожелания. До половины первого осталось не так уж много времени. А это — для того, чтобы показать серьезность наших намерений.
Он отпустил веревку, на которой привел несчастного заложника. Тот кинулся бежать, прыгая из стороны в сторону. Юрадо дважды выстрелил ему в спину и мгновенно исчез в густом тумане.
* * *
На пути в церковь мне повстречалась группа местных жителей. Войдя в помещение, я увидел нескольких человек, смиренно замерших на деревянных скамейках. Остановившись в нерешительности, я заметил, как из ведущей в часовню боковой двери, теребя в руках сомбреро, вышел Морено и направился ко мне.
— Где отец Ван Хорн? — спросил я его.
— В часовне, сеньор. Исповедует прихожан. На них у него уйдет много времени.
Проскользнув мимо Морено, я зашагал в направлении алтаря и перед входом в часовню остановился. Из ниши в стене на меня смотрел Святой Мартин из Порреса. Войдя в дверь, я увидел сидящего на скамье Ван Хорна и женщину, опускавшуюся перед ним на колени.
Заметив, что я вошел, он что-то быстро ей сказал, поднялся и направился ко мне. На нем был накинутый поверх сутаны стихарь. Фиолетового цвета епитрахиль свисала с его плеч. Зная, в каком нервном возбуждении Ван Хорн пребывал до начала исповеди, я поразился его спокойствию.
— У вас ко мне срочное дело, Киф? Я очень занят, — строго сказал он.
Взяв Ван Хорна под руку, я отвел его в другой конец церкви и рассказал ему, что только что произошло. Он выслушал меня с хмурым видом, затем сунул руку в карман и посмотрел на часы.
— Осталось час пятнадцать.
— И нечего попусту тратить время, — заметил я.
— У моих бедных прихожан накопилось многое, в чем бы они желали исповедаться. Сейчас для этого как раз удобный случай.
— Удобный случай? — удивленно переспросил я и, схватившись за епитрахиль, потянул Ван Хорна на себя. — Разве ты не знаешь, что поставлено на карту? Ты что, не понимаешь, что делаешь?
— В том, что так вышло, виноват я, а не они, — ответил он и печально улыбнулся. — Тебе не понять. Должен заметить, что для неверующего факт грехопадения ничего не значит.
— Пошел к черту! — в сердцах воскликнул я и швырнул концы епитрахили ему в лицо.
— Вполне возможно, что так оно и получится, — сдавленно засмеялся Ван Хорн и язвительно спросил: — Тебя это хоть как-то утешит?
На какой-то момент он снова стал прежним Ван Хорном.
— Это не меняет дела, — огрызнулся я. — Все зашло слишком далеко. Ну ладно, при других обстоятельствах я смог бы смириться. Священник, что бы он ни сделал, всегда остается священником. Не важно, плохим или хорошим.
— Точно, — серьезно произнес Ван Хорн.
Я изумленными глазами уставился на него, физически чувствуя, как тает отведенное ему время. У меня возникло ощущение, что я с самого начала знал, как повернутся события, и в мельчайших подробностях мог предсказать, что за этим последует. Меня уже не мучила мысль о том, кто же он на самом деле. Священник или грабитель? Ван Хорн теперь предстал передо мной совсем другим человеком.
Словно желая что-то сказать, он положил руку мне на плечо, затем в ужасе отпрянул и кинулся к выходу.
Войдя в бар, я увидел за стойкой Морено. Уставившись глазами в одну точку, он машинально протирал стаканы. Услышав шаги и завидев меня, он поставил на стойку чистый стакан и бутылку виски.
— Вы нашли святого отца, сеньор? — спросил Морено, наполнив стакан и предложив мне. — Прекрасный человек! Таких на свете мало.
— Да, действительно, — согласился я и выпил.
— Один из тех, кто способен творить чудеса. Я совсем не преувеличиваю, сеньор.
— Как сказать, — ответил я. — А какой, по-твоему, он выкинет номер, чтобы спасти заложников?
— Сеньор? — произнес Морено, в удивлении вскинув брови.
— Допустит, чтобы они погибли, или, в конце концов, пожертвует собой? Интересно, не правда ли? — решительным голосом спросил я.
Глаза Морено сделались круглыми, в них застыл ужас.
— О нет, сеньор, только не это! Это просто немыслимо.
Он шарахнулся от меня, словно от дьявола, и выбежал из бара. В наступившей тишине за моей спиной послышался голос Ван Хорна:
— Похоже, ты его чем-то расстроил.
— Он принимает тебя за Христа, вновь сошедшего на землю, — сказал я.
— Черт возьми, Киф, нетрудно догадаться, чему тебя научили иезуиты.
В его голосе я вновь почувствовал раздражение.
— Хорошо, намек понял, — сказал я, подняв руку.
— Прекрасно. Тогда послушай. Времени осталось мало, и для меня важно, чтобы мы достигли хоть какого-то взаимопонимания. — Он извлек сигару, прикурил и сел за ближайший столик. — Начнем с того, что моя фамилия вовсе не Ван Хорн. Но это уже никого не должно волновать, ни меня, ни других. Я рассказывал тебе, что провел четыре года в духовной семинарии и окончил ее.
— Еще одна ложь?
— Нет, подлинный факт из моей биографии, — как и прежде, с юмором отреагировал он. — Через пять лет, Киф, состоялось посвящение в духовный сан.
Я тупо уставился глазами в дно своего стакана. Мысль о том, что Ван Хорн доживает последние минуты, наконец-то дошла до моего сознания.
— Смешно, — продолжил он. — Но теперь, по прошествии стольких лет, я понял, что к этому никогда не стремился. В том-то вся моя беда. Выйдя из семинарии, я не почувствовал себя счастливым, полагая, что причина моих недовольств — девушка, которую я тогда, как мне казалось, любил. Других винить всегда легче.
Схватив бутылку и свой стакан, я плюхнулся на стул напротив Ван Хорна.
— Прости, — сказал я. — Не знаю, что тебе ответить, но только я окончательно понял, что буду последним из тех, кто осмелится бросить в тебя камень.
— Тебе когда-нибудь приходило в голову вернуться домой? — спросил Ван Хорн.
— В Ирландию? — переспросил я и пожал плечами. — Меня сразу же расстреляют.
— Не думаю. Рано или поздно гражданская война у вас закончится. Затем объявят амнистию. Обычно так и происходит. Вернешься в университет, закончишь последний год обучения и станешь дипломированным врачом.
— Пустые мечты, — ответил я. — Такого уже не будет.
— Из-за этой девушки? — спросил он и покивал головой. — Возможно, ты прав. Вряд ли она приспособится к жизни в чужой стране.
— В соответствующей одежде она ничем не будет отличаться от девушек графства Керри, — возразил я. — Дело вовсе не в этом. Ты как-то сказал, что я мертв душой, и был прав. Меня слишком долго мотала жизнь, и теперь я уже никогда не стану другим.
